Франсин Хирш - Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

На съезде 1909 года Штернберг предложил, чтобы российское правительство учредило свое собственное этнографическое бюро на основе европейской модели, которое проводило бы исследования по всей империи и составляло бы карты для официального пользования 89. Штернберг уверял своих коллег, что бюро такого типа может работать на либеральную повестку, обеспечивая Думу информацией, необходимой для улучшения условий жизни инородцев империи. Другие этнографы не испытывали восторга от этого предложения, предупреждая, что их собственные цели неизбежно будут подчинены целям царской бюрократии. Анучин выступал с наиболее громкой критикой, утверждая, что правительственное этнографическое бюро приведет к потере профессиональной автономии. После не слишком продожительных прений большинство поддержало Анучина и отвергло предложение Штернберга 90.

По следам московского съезда Отделение этнографии провело еще одну встречу – в Санкт-Петербурге 91. Ольденбург, только что выбранный председателем Отделения, руководил дискуссией о его целях. Этнографы призывали к более тесному сотрудничеству между экспертами и Думой и выражали надежду, что Дума использует экспертные этнографические знания как инструмент политических и социальных реформ 92. Именно в этом контексте Отделение этнографии включило предложения Штернберга в свою собственную повестку: оно собиралось учредить новую этнографическую исследовательскую комиссию для обеспечения Думы этнографическими отчетами и картами империи. В сентябре 1910 года Ольденбург и его коллеги организовали Комиссию по составлению этнографических карт России. Следующие шесть лет Ольденбург председательствовал или по крайней мере вел активную деятельность в Отделении этнографии и в Комиссии по составлению этнографических карт 93. Под его руководством картографическая комиссия обсуждала дефиницию понятия «народность», валидность языка как определяющей характеристики национальности и целесообразность применения тех же критериев для категоризации народов Азиатской России, что и для народов России Европейской. Благодаря этой комиссии заметно продвинулось составление подробной этнографической карты Российской империи 94.

Между 1908 и 1914 годами большевики и этнографы ИРГО участвовали в совершенно разных интеллектуальных и политических предприятиях. Ленин и Сталин участвовали в острой политической дискуссии с другими социалистами о пути к социализму; Ольденбург и его коллеги накапливали научные знания об империи. К 1917 году, когда Ленин и Ольденбург возобновили знакомство, революционеры и эксперты выработали свой собственный язык национальности. Их терминологии во многом пересекались, что можно объяснить принадлежностью большевиков и этнографов к одному миру: и те и другие, как и прочие русские интеллектуалы, участвовали в общеевропейской дискуссии о национальной идее. Но, хотя большевики и эксперты использовали в основном те же термины и, казалось бы, говорили на одном языке, на самом деле они определяли эти термины немного по-разному. Позже стало очевидно, что эти две группы, опираясь на разные европейские интеллектуальные традиции, зачастую вкладывали в одни и те же слова разный смысл.

Ольденбург и его коллеги использовали термины «этнографическая группа» и «племя» (последнее переводится на английский как tribe и иногда как ethnicity) более или менее синонимично. Они также употребляли термины «народность» и «национальность» (оба можно примерно перевести как nationality). Чаще всего этнографы использовали термин «народность», происходящий от слова «народ» (people или Volk). В 1846 году, когда Николай Надеждин утверждал, что российские этнографы должны в первую очередь изучать категорию народности, он имел в виду, что они должны изучать этнографические материалы, отражающие «сущность» русского народа 95.

Надеждин, один из основателей нового Отделения этнографии ИРГО, находился под влиянием идей немецкого романтика Иоганна Гердера. Гердер считал, что каждый народ обладает своим уникальным духом (Volksgeist), выражающимся в языке, культуре и обычаях простонародья (Volk). Надеждин также противопоставлял себя сторонникам «теории официальной народности», как ее сформулировал в 1830‐х годах министр просвещения и советник царя Николая I Сергей Уваров. После Французской революции (и на фоне популярности национальных движений, распространившихся в Европе в 1820‐х и 1830‐х годах) Уваров искал новую государственную идеологию, которая позволяла бы России выглядеть частью «европейской цивилизации», но в то же время сохранять собственную «систему социальных ценностей» 96. Он пришел к формуле «Православие, Самодержавие, Народность», где царь представлялся «воплощением» русского народа или нации 97. В 1840‐х годах русские интеллектуалы, включая Надеждина, использовали идеи немецких романтиков, чтобы «трансформировать образ русского народа» и освободить его из этих «объятий самодержавия» 98.

Надеждин интересовался в первую очередь русским крестьянством. Но другие члены Отделения этнографии впоследствии применили тот же подход к изучению нерусских народов империи, в том числе инородцев. Начиная с 1850‐х и 1860‐х годов этнографы собирали и публиковали этнографические материалы, например фольклорные произведения и описания быта, отражавшие «сущность» многих коренных народов империи 99. К 1890‐м годам, когда в России вошли в моду теории культурной эволюции, эксперты Отделения этнографии использовали термин «народность» в нескольких значениях 100. Иногда они обозначали им отдельный народ со своим языком, этнической или национальной культурой и характерной внешностью – говорили о «русской народности», «бурятской народности», «грузинской народности» и т. д. Иногда они использовали этот термин в более узком смысле, относя лишь к той подгруппе народа, которая сохранила свою «народную» ( völkisch ) культуру.

В начале ХХ века русская этнография по сути оставалась наукой о народностях. Поэтому, когда в 1910 году собралась новая картографическая комиссия ИРГО, казалось естественным, что она организует свою исследовательскую работу на основе категории «народности». Но когда этнограф Дмитрий Зеленин высказал это предложение, последовал спор: какую дефиницию комиссия должна дать этому «слабому и неопределенному понятию»? Какие характеристики важнее всего для отличения одной народности от другой? 101Несколько членов картографической комиссии, включая Алексея Шахматова, настаивали, что один из самых надежных индикаторов народности – «родной язык» 102. Эти этнографы предлагали положить в основу работы комиссии материалы Всероссийской переписи 1897 года. Перепись не включала отдельного вопроса о народности, а классифицировала большинство подданных империи по родному языку и вероисповеданию; Центральный статистический комитет, исходя из этих результатов, составил «список народностей империи» 103. Другие члены комиссии критиковали эту формулу, заявляя, что народность есть нечто большее, чем отражение языка (или языка и религии). Штернберг (только что окончивший статью о росте национального самосознания у инородцев империи) настаивал, что комиссия должна обращать внимание на «самоопределение» населения 104. Фёдор Волков утверждал, что для комиссии принципиально важно также картографировать антропологические (физические или расовые) характеристики 105. Большинство членов комиссии, в том числе Николай Могилянский, хотели, чтобы она уделила основное внимание сочетанию языка и других этнографических характеристик, включая те элементы материальной и духовной культуры, которые являются выражением народного быта 106.