Лев Гумилёв - Древняя Русь и Великая степь

Предлагаемая версия отличается от принятой М.И. Артамоновым, но зато она объясняет последующие взаимоотношения Руси с Дербентом и морские походы русов на Ширван в 1030 и 1032 гг., которые не могли бы осуществиться, если бы русы не владели Северным Кавказом, потому что низовья Волги принадлежали сначала хорезмийцам, а потом гузам. Очевидно, русские войска попадали на Каспий по Кубани и Тереку, базируясь в Тьмутаракани.

Если население Прикубанья — касоги (черкесы) — держало себя довольно независимо, что вызвало столкновение Мстислава с князем Ридадэ. [479]и их знаменитый поединок, упомянутый в «Слове о полку Игореве», то терские хазары вели себя тихо. Семендер был разорен воинами Святослава, и «в любом из садов и виноградников не осталось на милостыню для бедных… не стало ни винограда, ни изюма» [480]Этот разгром должен был ожесточить хазар против русов, и, вероятно, так и было, но в конце X в. положение на Руси изменилось радикально, а вместе с ним не могло не перемениться настроение терских хазар. Как только Русь стала христианской страной, она перестала быть врагом для православных хазар окрестностей Семендера. В X в. конфессиональные различия имели большее значение, чем этнические, потому что определяли принадлежность к тому или другому суперэтносу. А внутри суперэтноса всегда можно было договориться.

Вот поэтому столь большое значение имел тогда выбор исповедания, но было бы неверно думать, что этот выбор определялся только политическими или экономическими расчетами. Нет, принудить людей принять религию врага было невозможно, так же как удержаться от усвоения веры друга. Иными словами, в принятии новой веры решающую роль играл принцип комплиментарности, стоящий на порядок выше сознательных решений князей и королей. Тот выбор, который на организменном (персональном) уровне является свободным, на популяционном (этническом) детерминирован характером психического склада, традициями, памятью об исторических событиях недавнего прошлого и уровнем пассионарного напряжения системы, а последнее зависит от фазы этногенеза или этнического возраста.

А коль скоро так, то вопрос о крещении Руси в 986—989 гг. не исчерпывается упоминанием «близлежащих» событий, но может быть разрешен только путем широкого сопоставления характеристик четырех мировых религий: православия, католичества, иудаизма и ислама — и пятой — обновленного балто-скандинавского культа Перуна — на фоне уходящих языческих мировоззрений. Во второй половине X в. в Западной Евразии шла борьба не за земли, не за богатства, не за политическую власть, а за души славян и тюрок. И результат этой борьбы определил судьбу народов Восточной Европы и Великой степи на полтысячелетия вперед.

И так как теологические и философские диспуты относятся не к физической географии, а к истории культуры, то для уяснения их роли и значения надлежит применить иную методику, основанную на 3-м биогеохимическом принципе В.И. Вернадского: «Разум не является формой энергии, а производит действия, как будто ей отвечающие». [481]Это парадокс, но справедливость его будет видна из анализа теологических проблем, имевших отношение к факту крещения Руси.

Смена религии и для одного человека — грандиозная ломка психики, но она неизмеримо больше, когда речь идет о целом народе (этносе) с устоявшимися традициями культуры и быта. И тем не менее смена языческих культов мировыми религиями повсеместна, хотя детали этого процесса различны. На Руси процесс христианизации был особенно длительным, потому что проповедь православия встречала сопротивление не столько местных славянских представлений о духах леса, воды, дома и об упырях — неупокоенных душах мертвых, сколько соседних религиозных доктрин, претендующих на преобладающее место в мировой культуре. Это соперничество проявлялось не только в религиозных диспутах и соревновании в учености и подвижничестве, но и в прямых военных столкновениях, ибо в человеке дух тесно сплетен с плотью.

Поэтому оказалось необходимым оторваться от традиционной методики рассказа о событии с максимальным количеством подробностей и обозреть процесс целиком, сначала представив читателю его действующих лиц (в первом приближении), затем охарактеризовать главные линии борьбы против православия и лишь потом описать коллизию, при которой языческая Русь превратилась в один из столпов православия. В этой драме сам акт крещения киевлян в 988 г. является кульминацией происшедшей драмы, но ее пролог и эпилог столь же важны для понимания явления, которое и является целью научного исследования. Поэтому начнем издалека и пойдем к цели «по сходящейся спирали», чтобы не промахнуться, не упустить ничего.

В первом тысячелетии н. э. христианская вера была проповедана по всем странам — от Атлантики до Тихого океана. Но семена религии, павшие на разную землю, взрастали неодинаково, как и было сказано в притче о сеятеле (Лука 8, 5–15): упавшие около дороги были растоптаны, некоторые расклеваны птицами, упавшие на камень засохли, попавшие в тернии были задушены сорняками, лишь некоторые принесли плод сторичный.

Притча имела в виду отдельных людей, т. е. организменный уровень, но на популяционном уровне она столь же оправданна. Если на место персон, переживающих возрасты — детство, зрелость и старость, мы поставим этносы, проходящие фазы этногенеза — рост, акматическую фазу с «перегревами» пассионарности, надлом, инерционную фазу и переход к гомеостазу, то картина принципиально не изменится. Надо лишь учесть динамичность географической среды, смены климатических условий и взрывы этногенеза с последующим затуханием пассионарного напряжения. В момент взрыва, образно говоря, дорога меняет направление, тернии усыхают, на камнях появляется гумусный слой и условия для прорастания семян становятся иными.

Вот поэтому и разделились исповедания веры, причем разделение вело либо к полному обособлению — ислам, либо к нарушениям догматики — ереси, либо к церковным расколам. Причины этих явлений надо искать не в религии, а в людях, ее принявших, и в чередовании поколений, меняющихся до полной неузнаваемости. Но все эти естественные изменения сами по себе нейтральны, т. е. они не являются ни добром, ни злом. Добро и зло — явления, входящие в историю через людское сознание и диктуемое этим сознанием отношение к окружающей природной среде. Уточним формулировку этого тезиса.

Исповедания веры неравноценны. Даже направленные к спасению, одни пути — это торные дороги, другие — узкие, извилистые тропки. Зависит это не только от разработки догматики, но и от морального состояния общества, а последнее связано с уровнем пассионарности системы, т. е. с фазой этногенеза. Спасение души — покаяние, точнее, самостоятельное передумывание (metavoia) своих поступков и их мотивации. Оно возможно только на высоком душевном накале. Там, где в душе остывающий пепел, для подлинного творчества нет пассионарной энергии.