Лев Гумилёв - Древняя Русь и Великая степь

А ведь и верно! Переход из фазы в фазу даже у разных этносов порождает сходные явления. В инерционной фазе этногенеза (при любом социальном строе) преобладают усталость и стремление избавиться от беспокойных элементов общества. Их выкидывают, но тем самым вынуждают сопротивляться и отвоевывать отнятое место в жизни. А так как одаренные пассионарии ищут иной судьбы, то они ее тем или иным способом находят, даже в героической гибели. Итак, стремление обывателя к покою привело его к постоянным волнениям, которых можно было бы избежать при некоторой эластичности законодательства.

Но самую жестокую участь закон уготовил князьям-сиротам. Попович, купец, крестьянин имели выбор: смириться или бороться, а эти никак не могли продлить жизнь отцам и тем самым изменить свою судьбу. Они могли либо стать подхалимами, с тем чтобы им что-нибудь из благ перепало, либо бороться вплоть до гибели или победы. И кровь обагрила Русскую землю.

Первыми изгоями оказались внуки Ярослава: Ростислав Владимирович, сын неудачливого военачальника похода на греков в 1043 г., скончавшегося в Новгороде в 1052 г., Борис Вячеславич, осиротевший в Смоленске в 1057 г., в возрасте одного года, и Давыд Игоревич, на год моложе Бориса, осиротевший двухлетним. Они были крайне несхожи по характеру, но все пассионарны и все участвовали в тьмутараканских событиях, потому что Тьмутаракань была самым удобным городом для неудачников, не имевших места в жизни на Руси.

Легко себе представить, что чувствовали эти юные князья, наблюдая, как живут и чего ждут их двоюродные братья: Мстислав и Святополк Изяславичи в Киеве; Глеб, Роман, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи в Чернигове, Владимир и Ростислав Всеволодичи в Переяславле! У них было все: богатство, образование, связи, перспективы, а князей-изгоев кормили, пока они были детьми, да и то только потому, что на Руси тогда не было голодных. А что дальше?

И вот на этих-то лишенцев обратили внимание тьмутараканские евреи в 60-х годах XI в., ибо ими управлял крутой и умный Святослав Ярославич через своего старшего сына Глеба, человека волевого, мужественного и решительного. Евреям гораздо больше подошел бы Изяслав, женатый на полячке, друг немцев, но им не повезло, и надо было что-то придумать. А тут как раз подвернулись половцы… и начался новый период истории западной окраины Великой степи.

«Никогда ничего не кончается» — таково мнение современников любых исторических событий, потому что «начала» и «концы» всегда тесно переплетены друг с другом. Различать их можно только на большом расстоянии. Вот поэтому проникновение сельджуков в Иран и Малую Азию, а половцев — в Причерноморье казалось хронистам XI в. только очередными вариациями расстановки сил. Но этнолог, имея ретроспективу древней истории этих этносов и зная их последующую судьбу, может отыскать их место и определить степень их значимости для соседей и потомков на канве глобального культурогенеза и локальных процессов этногенеза.

Все тюркские этносы XI в. были «стариками». Появились они вместе с хуннами и сарматами в III в. до н. э., прошли все фазы этногенеза и превратились в гомеостатичные реликты. Казалось бы, они были обречены, но случилось наоборот. Персидский историк Раванди писал сельджукскому султану Кай-Хусрау в 1192—1196 гг.: «…в землях арабов, персов, византийцев и русов слово (в смысле преобладание. — Л.Г. ) принадлежит тюркам, страх перед мечами которых прочно живет в сердцах» [568]соседних народов.

Так оно и было. Еще в середине XI в. бывший газневидский чиновник Ибн-Хассуль в своем трактате против дейлемитов перечисляет «львиноподобные качества тюрков: смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию, гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять домашнюю ручную работу (что не всегда соблюдалось. — Л.Г. ) и стремление к командным постам». [569]

Все это высоко ценилось оседлыми соседями кочевников, ибо среди перечисленных качеств не было тех, что связаны с повышенной пассионарностью: честолюбия, жертвенного патриотизма, инициативы, миссионерства, отстаивания самобытности, творческого воображения, стремления к переустройству мира. Все эти качества остались в прошлом, у хуннских и тюркютских предков, а потомки стали пластичны и потому желанны в государствах, изнемогавших от бесчинств собственных субпассионариев. Умеренная пассионарность тюрок казалась арабам, персам, грузинам, грекам панацеей.

Но тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие юноши. Победить и удержать успех могли бы пассионарные этносы, но проходили века, а их не было и не предвиделось.

Низкая пассионарность отнюдь не исключает войн и завоеваний. Важен не абсолютный уровень, а перепад, разность между уровнями. Так, если для тюрок был характерен поиск удачи, даже с риском для жизни, то для обленившихся потомков некогда пассионарных декхан Мавераннахра было достаточно стремления к благоустройству семьи и своего сада, а о риске не могло быть и речи. Еще хуже было в Иране и Ираке. Там численно преобладали субпассионарии, привыкшие жить на богатства, накопленные предками, и не способные не только к защите своей страны, но и к обузданию своих вожделений. Только дейлемиты сохранили боеспособность, равную тюркской, но их было так мало! Поэтому богатый Саманидский эмират стал в 999 г. добычей тюркских племен ягма и чигиль, Хотан и Кашгар захватили карлуки, принявшие ислам, а Хорезмом овладели канглы (печенеги). Арабы и персы в своей стране (!) оказались на положении бесправного населения.

Но совсем иначе сложилась ситуация на западной окраине Великой степи, ибо русичи в XI в. находились в инерционной фазе этногенеза, т. е. были пассионарнее тюркских кочевников, стремившихся на берега Дона, Днепра, Буга и Дуная из степи, усыхавшей весь X век.

Как уже было отмечено, степь между Алтаем и Каспием была полем постоянных столкновений между тремя этносами: гузами (торками), канглами (печенегами) и куманами (половцами). До X в. силы были равны, и все соперники удерживали свои территории. Когда же в X в. жестокая вековая засуха поразила степную зону, то гузы и канглы, обитавшие в приаральских сухих степях, пострадали от нее гораздо больше, чем куманы, жившие в предгорьях Алтая и на берегах многоводного Иртыша. Ручьи, спадающие с гор, и Иртыш позволили им сохранять поголовье скота и коней, т. е. основание военной мощи кочевого общества. Когда же в начале XI в. степная растительность (и сосновые боры) снова начала распространяться к югу и юго-западу, куманы двинулись вслед за ней, легко ломая сопротивление изнуренных засухой гузов и печенегов. Путь на юг им преградила пустыня Бетпак-Дала, а на западе им открылась дорога на Дон и Днепр, где расположены злаковые степи, точно такие, как в их родной Барабе. К 1055 г. победоносные половцы дошли до границ Руси. [570]