Татьяна Александрова - Огнь поядающий

I

.

– Господу помолимся! – прозвучал из ночной тьмы меднозвонкий голос архидиакона.

И тысячная толпа откликнулась едиными устами:

– Господи помилуй!

– Святые мученики Сисинние, Мартирие и Александре, молите Бога о нас! – вновь воззвал служитель.

– Молите Бо-га о нас! – подхватил народ.

По мощеной дороге, ведущей от городских стен на север, вдоль яблоневых садов, виноградников, масличных и сосновым рощ, медленно двигалась процессия. Ночь выдалась звездная, и темное небо расцвело белой россыпью созвездий, подобно весеннему саду, усыпанному лепестками. От множества свечей и лампад в руках богомольцев дорога стала похожа на огненную реку – особенно ясно это было видно на поворотах, и казалось, что сам Млечный путь, пополам рассекший небосвод, – всего лишь ее отражение.

Синесий, шедший в головной части процессии вместе с придворными, смотрел на происходящее с изумлением и растерянностью. Принять участие в крестном ходе ему предложил префект вигилии Аврелиан, с которым он благодаря рекомендательным письмам друзей успел сблизиться за те полтора месяца, что находился в столице и безуспешно ждал аудиенции василевса Аркадия, – хотя вполне дружескими их отношения назвать было нельзя: префект вигилии умел держать дистанцию. Но в последнюю встречу, удостоив Синесия приглашения в свой дом и знакомства с домашними, Аврелиан уверял его, что перенесение мощей почтит своим присутствием сам василевс и, может быть, в отсутствии препозита кувикула Евтропия, которого точно на этом празднике не будет, удастся хотя бы мимолетно представить ему Синесия, что поможет его делу, но Синесий в это слабо верил. Он чувствовал, что Аврелиан, убежденный христианин, хочет обратить в свою веру и его – как это вообще свойственно христианам. Но согласился пойти – хотя бы из любопытства. Константинополь так разительно отличался от двух знакомых ему городов: родной Кирены, маленькой, провинциальной, тихой, и обожаемого города его юности, Александрии, огромной, шумной и вольнодумной, что он порой забывал, за чем приехал, и просто с жадностью впитывал наблюдения здешней жизни.

В кругу своих александрийских друзей и наставников Синесий привык слышать, что «галилеяне» невежественны, грубы и суеверны. Многие вспоминали постыдный разгром Сарапеона с гибелью части великой библиотеки, собиравшейся на протяжении семи веков. Это случилось восемь тому назад за несколько месяцев до того, как Синесий приехал в Александрию учиться. Он, конечно, видел роскошный дворец архиепископа Феофила, конфискованный в пользу казны у прежнего владельца и подаренный церкви покойным василевсом Феодосием, отцом нынешнего, Аркадия. Видел пугающие орды вооруженных дубинками параволанов, – так называли служителей местной церкви, обязанности которых были Синесию непонятны. Когда они всей гурьбой с нестройными выкликами куда-то мчались по прямым улицам Александрии, ему казалось, что это дикие влеммии, так часто досаждавшие Кирене, добрались и до столицы диоцеза Египет. Он не раз видел толпы молящихся у новых христианских базилик – в основном это были простолюдины, серая масса, всегда внушавшая ему немного суеверный ужас. Но здесь, в Новом Риме, все было иначе. Христианами было подавляющее большинство придворных, а те, кто сохранял верность отеческим обычаям, вынуждены были если не скрывать свои убеждения, то, во всяком случае, не выставлять их напоказ. Придворные же христиане по воспитанию, повадкам, житейским привычкам ничем не отличались от образованного общества той же Кирены или Александрии, хотя выглядели более деловитыми, сдержанными и отстраненными.

Двигаясь в толпе, где знать шла вперемежку с простонародьем, военные со светскими, мужчины с женщинами, Синесий смотрел на подсвеченные снизу огоньками лица шедших рядом с ним. Мощный военный с бычьей шеей и низким голосом старательно подтягивал: «Гос-по-ди по-ми-луй!» – и лицо его неестественно морщилось. Рядом с ним семенила его жена, полная, в узорчатой палле, со свечой в руке, и то и дело поглядывала на мужа робко и жалобно: крестный ход продолжался уже четвертый час, и, видимо, для женщины, редко покидавшей свой дом, такое усилие было непривычно. Рядом брел высокий худощавый юноша с выпирающим кадыком, все время возводивший глаза к небу и то и дело спотыкавшийся. Утомление уже начинало сказываться, но с тем большим воодушевлением богомольцы откликались на запевы архидиакона.

Дорога очередной раз повернула и стало видно самое начало колонны. Впереди выступали младшие прислужники церкви, мальчики, державшие в руках христианские знамена с изображением скрещенных букв Хи и Ро в круге. За ними следовали девственницы с большими восковыми свечами, сами все в темно-сером, не сменившие обычных одежд и ради торжества. Дальше – старшие клирики; в отличие от девственниц все они были в белом.

После них в окружении четырех диаконов не по возрасту бодро шагал архиепископ Иоанн – очень худой, сутулый и лысый старик в развевающихся белых облачениях. Об этом человеке Синесий уже слышал много противоречивых отзывов и сразу опознал его, хотя прежде не видел ни разу. Одни – в том числе Аврелиан – восторгались пламенной верой архиепископа, строгой воздержностью и исключительным даром красноречия. Говорили, что он был учеником знаменитого антиохийского софиста Ливания и якобы тот, умирая, говорил, что только Иоанну мог бы поручить преемство в своей школе, если бы его не похитили галилеяне. Другие жаловались на заносчивость архиепископа, на его вспыльчивость и поразительную негибкость, неспособность к уступкам: всего год, как он на кафедре, а клир уже стонет от непосильных требований и при дворе многие недовольны. Говорят, теперь у него конфликт со всевластным евнухом Евтропием, который и содействовал его избранию. Проповедей Иоанна Синесий не слышал, поскольку в церковь не ходил, но надеялся, что, может быть, на этот раз ему удастся составить собственное представление об этом антиохийском проповеднике, волею судеб вознесенном на столичный архиепископский престол и теперь способном влиять на всю государственную политику. Уж что-что, а риторическое искусство Синесий мог оценить по достоинству, а заодно должен был решить, стоит ли ему искать заступничества у архиепископа.

Дальше в несколько рядов шли копьеносцы и щитоносцы, охранявшие главные сокровища: серебряную раку с останками мучеников и василиссу Евдоксию, которая в итоге приняла участие в крестном ходе вместо мужа. За плотной стеной стражников ни мощей, ни самой царицы не было видно, но слух о том, что она идет пешком, как простая паломница, уже разнесся по всему людскому скопищу и эта весть прибавляла воодушевления. Предосторожности были не случайны: уже несколько раз, когда процессия останавливалась, какие-то выскочки пытались прорваться к носилкам, чтобы коснуться их. Синесий уже знал, что у христиан особенное отношение к своим умершим, совершенно непонятное людям эллинской веры: им непременно нужно было потрогать человеческие останки, не испытывая при этом ни малейшей брезгливости; они могли даже целовать и есть их.