Анна Богданова - Пять лет замужества. Условно

Полпятого вечера, когда за окном уж почти стемнело, Люся разбудила хозяйку, которая во сне, как ей показалось, отмахивалась от комаров, надрывно всхлипывая.

– Анфис Григорьна! Половина пятого! Анфис Григорьна! Как просили! Да что с вами?

– Ах! Ох! Что такое? Что случилось? – ничего не понимая, Распекаева вскочила с койки и, схватившись за голову, Проговорила: – Всё хорошо. Половина пятого, говоришь? Ладно, ступай, машину сторожи. Мне нужно привести себя в порядок.

Героиня наша долго потягивалась, зевая и потирая глаза, потом подошла к зеркалу и, высунув язык насколько это возможно, минуты две-три с большим вниманием рассматривала его. Осмотрела дёсны, зубы, оттопырила нижнее веко, будто проверяя, надёжно ли вставлен глаз и не вылетит ли он, повертела носом, словно опасаясь, не отвалится ли он в самый ответственный момент, на банкете у градоначальника. Затем кинулась к допотопному полированному двухстворчатому шкафу и, перевернув в нём всю свою одежду, выудила вечернее атласное платье густого тёмно-зелёного цвета с открытой спиной чуть ниже линии талии, со стойкой, что крепилась к платью спереди посредством четырёх тоненьких перемычек, с камушками под изумруды. При этом с довольно глубоким соблазнительным декольте спереди – настолько, что если сделать в таком вот платье глубокий вдох, то, уверяю вас, далеко не у одного энца на банкете закружится голова при виде пышной, высоко поднимающейся, подобно дрожжевому тесту, Анфисиной груди. Платье хоть и было несколько откровенным, но сидело на Распекаевой великолепно, облегая её не толстую и не худую фигуру и открывая все прелести нашей героини (прямо скажем – на грани разумного). На уши она нацепила подаренные ей два года назад воздыхателем Эразмовым висячие серьги на английских запорах с изумрудными вставками, на ноги – туфли на шпильках, на голове соорудила огромный классический пучок (убранные волосы чрезвычайно шли к её лицу, подчёркивая правильные его черты), не забыла надушиться сладко-терпкими французскими любимыми тёткиными духами, конфискованными у Варвары Михайловны после её же поминок. В полной боевой готовности Анфиса посмотрела на себя в зеркало и, оставшись чрезвычайно довольной своим отражением, не могла удержаться, чтобы не воскликнуть:

– Эх! Во всех ты, душенька, нарядах хороша! Прямо смотреть даже больно на такую красоту! – и Распекаева обворожительно улыбнулась сама себе, обнажив ровные белые, будто фарфоровые зубы. – Грех от такой-то красоты голову не потерять!

И тут ей на ум неожиданно пришла очень мудрая мысль: «А что если я своим видом вызову зависть и даже ревность у женщин города N? И будут они мне всю дорогу палки в колёса вставлять! Неужели переодеваться? Ну уж нет!»

Анфиса решила идти в чём была, потому что для неё значительно важнее было то впечатление, которое она произведёт на мужчин города N, а вовсе не на слабую половину, поскольку ей нужен муж. А во избежание осложнений и всяких там палок в колёса со стороны женщин надо разработать правильную тактику поведения с ними вплоть до интонации разговора. К тому же времени до приезда за ней водителя мэра оставалось ещё сорок минут, и их Анфиса решила провести с пользой.

Она снова посмотрелась в зеркало и попробовала изобразить из себя несчастную, Богом обиженную девушку. И что самое поразительное в том сногсшибательном наряде, в который была одета наша героиня, ей без особого труда удалось это сделать – она вроде бы стала меньше ростом, голова её в робости перед сильными мира сего пригнулась, губы скривились, однако не настолько, чтобы вызвать в собеседнике отвращение к её персоне. Единственное, что могла породить Распекаева подобным видом, так это щемящую жалость и желание помочь ей во что бы то ни стало:

– Работаю, работаю, света белого не вижу, сестру нужно на ноги поднимать! Ведь я в ответе за неё перед покойной матушкой моей! – проговорила Анфиса не своим голосом и, всхлипнув, затянула песню о том, что сестра её – уже девица на выданье, мол, ей бы жениха хорошего. – Мы люди небогатые, но исключительно порядочные и интеллигентные, но жизнь жестока, непроста, вечно посылает нам испытания, – Распекаева горько вздохнула и, оставшись довольной этим полным печали вздохом, продолжала: – Но вы не подумайте, я не ропщу – просто увидела хорошего человека и разоткровенничалась. Со мной такое редко случается – как вы понимаете, хорошие люди не каждый день встречаются, – на этом месте Анфиса хотела было всплакнуть, но испугалась за мастерски (почти профессионально) нанесённый макияж (в частности за тушь – несмотря на то что на той и было написано, что она водостойкая, героиня наша не слишком-то доверяла такого рода надписям) и ограничилась тем, что заключила свою душещипательную речь простым словосочетанием: – Вот так.

Затем открыла окно, высунулась по пояс и, завидев рядом со своей серебристой ласточкой чью-то «Волгу», накинула на плечи шубу и выпорхнула на улицу:

– Вы от Савелия Дмитрича? – спросила она в открытое наполовину окошко водителя.

– Н-да, – очень весомо ответил Аркадий. – Вы – Анфиса Григорьевна?

– Я, я! Открывайте скорее! Холодно на снегу в туфлях стоять. Надеюсь, после банкета вы привезёте меня обратно?

– Это как Савель Дмитрич скажет: скажет довезти – довезём, скажет – пусть пешком топает, стало быть, так тому и быть. Мы, как говорится, люди подневольные.

– И вы можете даму вот так вот по снегу, в мороз, в одних туфлях пустить? – и Анфиса, скинув с плеч шубу, повела своим прелестным, округлым плечиком.

– Я, к-как г-говорится, – запинаясь, пробормотал Аркадий, поражённый прелестным плечиком пассажирки, её голой спиной и пышной, то и дело поднимающейся, словно дрожжевое тесто, грудью, – да я вас, Анфис Григорьна, на руках донесу!

– То-то же, проказник! – прыснула Распекаева, и довольная собой скомандовала: – Трогай!

Дом мэра можно смело и без каких бы то ни было натяжек назвать ну если уж не замком, то роскошным особняком точно: двухэтажный, с пятью дорическими колоннами при входе, с мансардой и широкой лестницей в двенадцать ступеней, он размещался в самом центре города N. Поначалу наша героиня приняла сияющий огнями дом за мэрию, но Аркадий тут же развеял её недоумение, ткнув указательным пальцем в сторону скромного прямоугольного панельного дома без всяких лестниц, дорических колонн и мансарды с одной лишь вывеской, которая гласила, что это невзрачное строение и есть, собственно, мэрия.

– Анфиса! Григорьевна! Не забудьте! Я вас до «Чертогов» на руках донесу! – крикнул Аркадий, когда Распекаева вылезла из машины, ощутив под десятисантиметровыми шпильками рыхлый снег.

– Аркадий, а у тебя жена есть? – в лоб спросила она водителя мэра – так, на всякий случай, подумав: «А что если я тут вообще не найду не одного представителя противоположного пола, который смог бы на мне жениться? Аркадий, конечно, гиблый вариант, но, как говорится, за неимением гербовой, пишут на простой».