Юрий Денисов - Версия-21

Владимир Иванович Орлов остановился, сделал небольшую паузу, а затем уже без всякого пафоса с некоторым извинением и смущением добавил: «Но, дорогие товарищи, когда я более внимательно углубился в это историческое событие, все оказалось несколько иначе. Поэтому я не могу сегодня дать окончательную, исторически выверенную картину первого налета на Севастополь, но обещаю вам, что через некоторое время на одном из наших следующих заседаний я доложу вам эту историю более подробно. А сегодня прошу вас, если у вас есть какие-то сведения, новые факты о налете, сообщите мне об этом, пожалуйста».

Орлов сел. Все молчали. Но адмирал вскоре прервал молчание: «Ты прав, Владимир Иванович, – заговорил он, – прав в том, что не спешишь с подробностями. И если ты обращаешься за помощью, то первым помогу тебе я. Ты назвал в связи с первым налетом несколько очень громких, известных фамилий. А я вот что тебе скажу. У нас в городе, на окраине возле бухты Омега, ютится наш Севастопольский городской архив. Его посещают мало. Только за всякими бытовыми справками, и почти никто не знает, что там хранится большое количество материалов по истории нашего города, в том числе по военной истории. Как я сообщал ранее, архив возглавляет замечательный человек Владимир Крестьянников. Он очень любит свою работу, творчески подходит к ней. В своей „золотой коллекции“ он собрал и, систематизировав, привел в научный порядок многочисленные фонды наших героев. В коллекции есть фонды Неустроева, Байсака, Игнатовича, Пилипенко, и, что тебе сегодня должно быть особенно интересно, там есть очень солидный фонд генерал-майора артиллерии Ивана Сергеевича Жилина. А именно он 22 июня 1941 года был начальником противовоздушной обороны ЧФ и Крыма. Я бегло просмотрел материалы этого фонда. В фонде – воспоминания Жилина, его переписка. Но даже по беглому восприятию его воспоминаний видно, что трактовка Жилиным событий первого дня войны в Севастополе несколько расходится с трактовками тех авторов, которых ты сегодня называл. По непонятным для меня причинам, фонд Жилина не введен в научный военно-исторический оборот. Его воспоминаний нет в интернете. Их нет нигде, кроме нашего городского архива. У меня нет времени углубляться в эту тему. Но если ты со своими товарищами вникнешь в нее, то мы все будем только рады. А сейчас, дамы и господа, – адмирал улыбнулся, – сейчас я вижу, что вы все подустали и разрешите нам всем объявить перерыв».

В перерыве Победимцев осторожно взял за локоток Адлера, и они провели время в очень содержательной беседе о военной психологии солдата и общей психологии войны. Карамзин увел адмирала на другой балкон и быстро расспросил его о личных отношениях главкома ВМФ Кузнецова с адмиралом Октябрьским и Кулаковым. Владимир Иванович Орлов подсел к двум зенитчицам и слушал их милое щебетание о военных днях.

Но вскоре из зала раздался могучий рокот Ивана Николаевича Боброва, призывающего всех к столу. Эдуард, сбросив восторженное оцепенение, повел Александра Петровича в зал к столу, и новые знакомые, расположившись рядом, уже не расставались весь вечер. Все уже тихо сидели. Мягко звучал рояль. Над столом возвышался Иван Бобров, незаменимый организатор всех культурных программ военно-исторического клуба. Бобров, уже с бокалом в правой руке, левой вытянутой рукой сделал дирижерский жест, рояль зазвучал известной военной мелодией, и Иван красивым, мягким баритоном во всю высь большого зала запел:

Бобров не только собирал военные песни, а и сочинял свои, и стихи, и музыку. Страстно мечтал создать о Севастополе шедевр на века, подобно шедеврам «На сопках Манджурии» или «Прощание славянки». Все знали, что и сегодня Иван Николаевич предложит что-нибудь из своих сочинений. Завершив свой музыкальный выход, Бобров обратил свой взор к адмиралу. Адмирал знал свою руководящую роль и с бокалом в руке поднялся для первого парадного, торжественного тоста. Зазвучали слова об Отечестве, о его славных воинах, о памяти павших героев. И, конечно же, самые теплые слова о Северном и Черноморском флотах. Все церемониально выпили, и вечер мерно покатился своей оживленной творческой дорогой. Выходили на эстраду исполнители песен, звучали с места тосты и стихи, не прекращался шум разговоров. Часа через полтора, после очередного перерыва, когда все уже подустали и подутихли, Бобров, как и ожидалось, выступил со своим очередным произведением. На этот раз это была баллада о красных маках Севастополя. Притихли голоса, приглушили свет, зазвучала мелодия, нечто созвучное органным божественным мелодиям Баха. Бобров вышел на эстраду и запел:

В прозрачной тишине зала голос Ивана набирал силу, рояль звучал все громче и торжественнее, и сам Бобров преображался.

И снова – перепад, и чуть слышно, но достаточно отчетливо, с глазами полными слез, Иван Николаевич от пиано к форте продолжил:

Наклонив голову, как в монументе над могилой павших, Иван печально и тихо завершил:

Несколько мгновений стояла тишина, в этой тишине Бобров вернулся на свое место, аплодисментов не было, да и быть не могло. Все понимали все. Карамзин, прорвав блокаду молчания и тишины, встал с очередным тостом и сказал несколько слов о силе искусства в общей победе на войне. Вечер пошел на медленное угасание и, обмениваясь адресами и впечатлениями, участники военно-исторического клуба стали расходиться.

Сын Карамзина предоставил микроавтобус, и всех развозили по ближнему и дальнему кругу. Адмирал жил рядом, в адмиральском доме, и по традиции друзья проводили его. Проходя мимо первой соборной гарнизонной церкви Архистратига Михаила, адмирал перекрестился, чего раньше за ним не замечалось. Но друзья оставили этот жест без вопросов и комментариев. Последними по дальнему кругу разъехались Орлов, Победимцев и Адлер. А Карамзин прекрасной июльской севастопольской ночью провожал московских гостей до городской гостиницы на Владимирской горке. Москвичи под впечатлением вечера и, главным образом, под впечатлением лучшего в мире сухого вина не спешили отдыхать, и группа товарищей медленно гуляла в тихих разговорах по историческому центру Севастополя. Разговор как-то сам собой зашел о музеях. Беседу вел Георгий Михайлович. Москвичи слушали, задавали вопросы. Алексей Алексеевич включил диктофон.