Юрий Денисов - Версия-21

Первым с бокалом в руках поднялся седой генерал-дальневосточник. Его речь была о Дальнем Востоке, а тост – и за Орлова, и за всех дальневосточников. Поскольку на Дальнем Востоке из присутствующих мало кто был, речь генерала была заслушана с большим вниманием. Затем с энергичной речью выступил крупный городской чиновник, и в его энергичной речи звучали слова о большом вкладе Владимира Ивановича Орлова в развитие города Севастополя, и особенно – Балаклавы. Было заметно, что и еще некоторые серьезные люди готовили подобные выступления. Но поднялся Владимир Иванович Орлов и решительно объявил, что никаких торжественных од в его честь больше не надо. И, предложив тост за родителей, перевел вечер в другую плоскость.

Вскоре, стоя на стуле, над столом возник четырехлетний правнук Владимира Ивановича – Никита Орлов. Звонким ломаным голосом он продекламировал стихотворение. Мало кто что понял, но гром аплодисментов обрушился на Никиту Орлова.

Из дальнего угла гостиной стали доноситься тихие звуки рояля. Это Иван Бобров наигрывал попурри из дальневосточных песен. Когда аккорды зазвучали громче, все притихли и Иван Захарович Бобров стал исполнять свою музыкальную песенную композицию, сочиненную и посвященную этому вечеру. Иван Захарович не стеснялся заимствований ни музыкальных, ни поэтических. Ведь не для города и мира, а для узкого круга друзей и зазвучали:

Мало кто знал, что это не советская песня, а старинная казачья, со времен русско-японской войны 1904 года. Сюжет композиции Боброва был построен на том, что старый послуживший пограничник стоит на высоком берегу Амура, смотрит в южную даль Маньчжурии и вспоминает подвиги отцов и дедов. Звучали интонации знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии», отрывки песен из советских кинофильмов, и совсем незаметно проскальзывала мелодия из знаменитой лагерной песни «Ванинский порт». Боброву тоже достались аплодисменты, но они были тихие. Орлов был тронут, но более всех растроган оказался седой генерал пограничник. Вытирая слезы платочком, он так трогательно благодарил Боброва, что и у самого Боброва показались слезы на глазах. Так, оба в слезах, вернулись к столу. На место у рояля вышел севастопольский поэт Андрей Юров. Тихим трагическим голосом зазвучали отрывки из баллады «В огне балаклавских высот», написанной им по мотивам повести писателя-краеведа Николая Диденко. Она была посвящена неизвестному подвигу курсантов балаклавской школы морских пограничников. Школа младшего начсостава готовила спецназ морских пограничных сил НКВД в Балаклаве. Молодые курсанты школы восемнадцати-двадцати лет в первые дни штурма с 4 по 19 ноября 1941 года мужественно сражались с войсками Манштейна на балаклавских высотах. Многие, очень многие погибли, но враг был на время остановлен, и это позволило создать мощный первый оборонительный район на южном фланге севастопольской обороны. Орлов знал об этом подвиге, знал и местность, где шли бои, каждую тропинку, каждый окоп, каждую позицию. Но до разбора этой битвы с друзьями как-то руки не доходили. А вот молодые люди вспомнили, и один написал повесть, а другой – балладу…

Все все понимали, аплодисментов не было. Владимир Иванович подошел к Андрею, крепко обнял его, повернул к столу и предложил тост за молодых ребят, которые чтят память отцов и дедов. Все торжественно поддержали этот тост.

Застолье продолжалось, растекалось на группы по интересам, расползалось по верандам, мансардам. В саду над кострищем шофер Джано вывесил тушу молодого барашка. Каждый второй из гостей полагал себя специалистом по приготовлению мяса в полевых условиях, но, отведав копченой стоганины у Джано, гости задерживались и интересовались технологией и рецептурой. Товарищи и коллеги Орлова по его частному охранному предприятию установили во дворе небольшую пушку, похожую на мортиру времен первой обороны, жерлом в небо, и это маленькое артиллерийское чудо извергало сноп ракет по красоте не хуже, чем салютная батарея Константиновского равелина. Стреляли и ручными ракетами, некоторые ракеты были на парашютах, было светло как днем. Канонада гремела не меньше получаса, но Благодатное было не густонаселенным местом и жалоб не поступало. Ну и как запретить молодым охранникам провести соревнование по стрельбе по пустым бутылкам? На десять выстрелов имел право каждый, но чемпионом как был, так и остался сорокалетний командир взвода Николай Михайлов. Десять из десяти! А шик был в том, что он не разбивал бутылку, а пулей из пистолета сбивал горлышки.

В саду по углам двора, по комнатам усадьбы звучала самая разная музыка. Группа молодежи сбилась в стайку и оживленно обсуждала новость о том, что сегодня в ночном балаклавском клубе «Бармалей» дает концерт «Машина времени». Макаревич держал в балаклавской марине яхту и иногда навещал Балаклаву. Ребятам из «Бармалея» удалось уговорить его на один концерт. И молодежь не хотела пропустить это редкое событие.

Застолье продолжалось. Ближе к полуночи на столе появился огромный торт. Владимир Иванович в белых перчатках, оставшихся от военно-морской парадной формы, лично нарезал каждому желающему порцию торта. Но всему приходит конец. И день рождения Владимира Ивановича Орлова тоже подошел к концу. Среди гостей и шума застолья друзья не вели разговоры о своих любимых темах, не говорили о войне и вообще об истории, а поддерживали общее течение простых и веселых разговоров. Но, расставаясь, по уже привычной, пусть мальчишеской, но дорогой им традиции, выпили на посошок под свои тосты-экспромты: Орлов – «за душу и разум», Победимцев – «за службу и дружбу», Карамзин – «за отвагу и честь». Георгий и Эдуард с дражайшими супругами в сопровождении Владимира вышли во двор к машине, где их уже ожидал шофер Джано. И вдруг все замерли: над морем, над Балаклавой, над Благодатным, над усадьбой Орловых висела огромная белая луна. Вид над морем был великолепен. И внезапно в этом великолепии зазвучал громкий голос Победимцева – Эдуард пел:

«Ночь светла, над рекой тихо светит луна,

И блестит серебром голубая волна».

Друзья знали о способности Эдуарда к пению, но для многих это было откровенной неожиданностью. Все вокруг замолчали. Очень тихо было и в окружающем мире. И только проникновенный голос Эдуарда то громко поднимался, то проникновенно затихал в величественном пространстве южной природы. Романс закончился. С балконов веранд и мансарды от невидимых благодарных слушателей принеслись аплодисменты. Эдуард раскланялся в темноту ночи. Орлов обнял Победимцева, сказал «Спасибо» и прикоснулся головой к его плечу. Победимцевы и Карамзины устроились в машине, и она помчала их в спящий ночной Севастополь.