Нина Молева - Сторожи Москвы

Формированию архитектурного ансамбля Новоспасского монастыря в немалой степени способствовали две постройки XVIII века. Это надвратная колокольня архитектора Ивана Жеребцова (1759–1785) и церковь Знамения архитектора Е. С. Назарова (1791–1795). Но в дальнейшем развитие получает только богатейшее монастырское кладбище – к старому присоединяется новое. Для погребений была открыта и Екатерининская церковь.

С Новоспасским монастырем оказалась связанной судьба одного из самых любимых москвичами, талантливейшего актера и певца Николая Лаврова, которого восторженные поклонники готовы были видеть в образе Аполлона на первой квадриге, украсившей фронтон Большого театра.

Усыпальница бояр Романовых в подклете собора Спаса Преображения Новоспасского монастыря.

…Извозчику достаточно было сказать: «На Арбат, к Кокошкину, что у Бориса и Глеба». Последнее не слишком обычное уточнение о церковном приходе объяснялось тем, что директор московской казенной сцены, иначе – Большого и Малого театров, Федор Федорович Кокошкин, совмещавший государственную службу с театральными переводами и режиссурой, слыл самым восторженным театралом. Его родовой дом находился на Воздвиженке, по стороне Крестовоздвиженского монастыря (№ 11 – не сохранился, снесен в 1983 году). Вступив в новую, связанную с театром должность, он поспешил приобрести второе домовладение, прямо через улицу, за церковью Бориса и Глеба (Никитский бульвар, 6, известный москвичам как Соловьиный дом – снесен в 1998 году). Здесь проводились литературные вечера, читки пьес, репетиции, работала типография для печатания театральных программ и афиш, жили наиболее известные и ценимые актеры, как М. Д. Львова-Синецкая, гостями которой бывали А. С. Пушкин, А. С. Грибоедов, И. А. Гончаров, Ф. Кони). Семьдесят романсов было написано А. И. Варламовым, принимавшим в этих стенах Ференца Листа.

Соловьиный дом – это название родилось едва ли не со дня открытия в январе 1825 года вновь отстроенного после пожара начала века Большого театра, где с таким блеском дебютировал до той поры никому не известный певец Николай Лавров. Настоящие театралы предпочитали иное название – «Кокошкинская академия», и судьба того же Лаврова служила лучшим тому обоснованием.

Совершенно случайно Кокошкину довелось услышать во время церковной службы в Новоспасском монастыре молодого певчего, занимавшегося в свои девятнадцать лет мелкой торговлей лесом. Николай Чиркин никакого представления о театре не имел и не обратил внимания на предложение Кокошкина заняться его образованием. А потом в один прекрасный день сам пришел в дом на Арбатской площади и согласился на все условия хозяина. Федор Федорович по своему методу стал готовить юношу к поступлению на сцену. Ни музыкального, ни общего образования у вчерашнего помощника приказчика не было.

Больше года провел Чиркин в Соловьином доме едва ли не взаперти, занимаясь с раннего утра до поздней ночи. В заключение получил более благозвучную фамилию – Лавров и появился перед зрителями во время торжественного открытия Большого театра.

Начинал с драматических спектаклей. И если самого Кокошкина отличала любовь к классической трагедии, выспренний стиль, у Лаврова все было наоборот. Он – сама простота и естественность на сцене. Лавров превосходно играл Шекспира и был первым исполнителем роли Мельника в драматической постановке пушкинской «Русалки». Он постоянный партнер Михаила Щепкина, Надежды Репиной, Павла Мочалова, супругов Сабуровых, Булахова. Современники согласно утверждали, что в жанровых ролях Лавров мог потягаться с самим Михайлой Семеновичем.

Не меньшие восторги вызывал и голос Лаврова. Заезжие итальянские знаменитости писали о его необычайно широком диапазоне: он пел партии от теноровых до басовых, и мало кому удавалось слышать второй такой богатейший бас профундо. Для Лаврова писали многие композиторы, и в одном только архиве Алябьева сколько переписано пушкинских строк с неизменной пометкой «Для Лаврова»: «Мой друг, забыты мной следы минувших лет. И младости моей мятежное теченье. Не спрашивай меня о том, чего уж нет, Что было мне дано в печаль и в наслажденье, Что я любил, что изменило мне…»

Новоспасский монастырь.

В 1840 году Лаврову предстояло исполнить в благотворительном концерте гимн Александра Алябьева «Москве благотворительной» для голоса с хором и оркестром. Буквально в канун концерта не стало 35-летнего певца, скончавшегося во время спектакля. Его смерть потрясла московских театралов. В знак траура исполнение гимна Алябьева было отложено на год. Но через год гимн прозвучал вместе с еще одним алябьевским произведением – «Песнью на смерть Лаврова» на стихи поэта Семена Стромилова. А поминальная литургия была отслужена в соборе Новоспасского монастыря.

В канун Первой мировой войны монастырь носил название Новоспасского первоклассного ставропигиального. Его настоятелем был епископ Евфимий, наместником архимандрит Игнатий, ризничим иеромонах Василий, благочинным иеромонах Парфен. На покое здесь жили епископы Владимир и Василий. Из одиннадцати монахов трое жили на покое. Кроме того, обитель имела семерых иеродьяконов. Службы в Новоспасском монастыре до конца отличались исключительны порядком, благолепием и пением, собирая в полном смысле слова всю Москву.

В городских документах Москвы кануна Первой мировой войны для Спасо-Андрониевского, как он в них назван, монастыря нашлось всего несколько строк. Настоятель Сильвестр, казначей игумен Платон, благочинный иеромонах Алексий, семеро иеромонахов, четыре иеродьякона, один монах, один письмоводитель из мирян и регент, хорошо известный в Москве А. Болховитинов, – здешнее пение славилось на весь город. И ни слова о том, что похоронены в его стенах два великих для русской культуры человека – Андрей Рублев и основатель русского драматического театра Федор Волков. К тому же не только в то время, но и до наших дней сохранились здесь древнейшие из каменных сооружений города. Андроникова Спаса Нерукотворного обитель почему-то выпала из круга внимания и исследователей, и просто любопытствующих.