Гавриил Кротов - Оборотни. Очерки притворства и приспособленчества

– Боярский – голова! Самородок! Во всех вопросах разбирается. На нём всё дело держится. А ведь простой человек, уроженец Секисовки. Отец до сих пор пастухом работает. Не сумлевайтесь, свой человек.

Но «свой человек» ночью бесследно исчез.

След его обнаружился в Семипалатинске, откуда на запрос ГПУ сообщили, что Боярский служил в должности заведующего паспортного стола Губадмотдела. Прошёл проверку госаппарата, признан социально близким Советской власти. Уволился по личному желанию. Адрес нового местожительства неизвестен.

Проверкой ГПУ установлено, что много паспортов было выдано по подложным справкам и присвоенным документам, в числе них были установлены личности офицеров местной команды, матёрые семёновцы и анненковцы.

Задержанные оборотни не отрицали своей связи с Боярским и его связи с работниками профсоюза, которые снабжали его профсоюзными билетами и карт-бланшами. Но эти оборотни были мелочью. Они наивно старались скрыться на заимках, где встреча с охотниками-промысловиками (а на базаре и с земляками) была неизбежна. Сам Боярского найти не удалось.

Ганя не помнил его фамилии, но человека запомнил навсегда. Мог бы даже нарисовать портрет этого прапорщика с кудрявыми чёрными волосами, затянутого в кавалерийскую венгерку, в кожаных перчатках, не с нагайкой, а с изящным стеком в руках. Он приветливо шутил с женщинами, толпившимися у ворот крепостной тюрьмы, и с нижними чинами. Но все знали, что стек не был просто красивой игрушкой: гибкий стальной сердечник, сплетённый хромовыми ленточками, рассекал тело до кости.

Каково же было удивление Гани, когда этот красавец явился в класс в качестве учителя физики. Он сразу же завоевал расположение учеников стройностью изложения материала и удачно вставленной шуткой. Но когда он чертил на доске схемы, Ганя видел в его руке стек.

В разговоре с начальником ГПУ Ольгой Липкиной Ганя признался, что ему трудно учиться у этого белогвардейского офицера, но Липкина объяснила:

– Сами знаем. Он не из злостных. На учёте состоит, отмечается аккуратно, работает охотно и добросовестно, да и социальное происхождение у него не дворянское. У белых он был чужой, со временем наш будет совсем. А нам надо учиться. Учиться у врагов, чтобы отнять у них это превосходство в знаниях…

Правда, скоро он исчез из школы, а Ганя уехал в Омск. Позже узнал, что бывший офицер женился на дочери дворянина, махрового монархиста, устроил пышную свадьбу с венчанием в церкви, да ещё, воспользовавшись доверчивостью военкома Королёва, использовал для свадебного поезда коней и тачанку военкомата.

После революции в разговорную речь обильным потоком хлынули иностранные слова. Они порой затемняли подлинный смысл, который мог быть чётко выражен русскими словами. Так самому распространённому слову «коммунист» предпочитали «большевик», по смыслу – «большинство», «общность». Слово «коммуна» заменяли словами «артель», «общество», «община».

Очень распространённым стало слово «лояльный». Словарь объяснял его так:

Лояльный – (от франц. loyal, букв. «верный»)

1. держащийся в границах законности (иногда только внешне), выполняющий установления и требования органов власти;

2. беспристрастно относящийся к кому-либо, чему-либо.

Люди же, не задумываясь, переводили это слово как «приспособленец».

Выходец из рабочей среды стал лояльным, далёким от политики:

Он одинаково относился ко всем и потому всем был хорош. С учительской работы он ушёл, поступил объездчиком в лесничество и отдался делу всей душой: организовывал заповедники, охотничье хозяйство, журнал «Охотник Алтая», сотрудничал в институте природоведения.

Он ушёл в лес и обрёл покой поцарапанной совести.

Такая личность не беспокоила органы государственного надзора, тем более что человек с воодушевлением делал полезное Советской власти (впрочем, как и любой другой) дело охраны природы и умножения её богатств. Народу, окружённому явными и тайными врагами, нужны были лояльные люди, не ратующие ни за доктрину Троцкого о перманентной революции, ни за бухаринскую концепцию о врастании кулака в социализм, и уж, конечно, не участвующие во вредительстве.

Но прапорщик остался жив и появился в образе литературного героя Рокотова. Он поднялся во весь рост в новом изящном обличии, без стека. И первое, что он сделал, – похоронил свои жертвы, свидетелей событий тех дней, и заслонил своей фигурой подлинных борцов революции.

И победа осталась за ним. Его оружие оказалось действенней.

Шло время. События тех дней стали историей. Партия не забыла своих борцов. Истпарт 9 9 Комиссия по истории Октябрьской революции и РКП (б). собирал материалы. Истинные дела были зафиксированы и сохранены. Документы и материалы собраны и подшиты. Они бережно хранятся в архивах, охраняемых государством. Это – торжественно-почётная могила, на которую приходят в торжественные дни почтить память погибших. Но кладбище хранит память, но не пытается оживить покойников. Никто не смеет тревожить покой этих могил.

И прапорщик пошёл в поход.

Время шло.

Прапорщик от инфантерии стал генералом от литературы. Он захватил позиции в литературе, на радио, в молодёжных аудиториях, даже в штабе центрального органа писателей, и вышел на оперативный простор. В его распоряжении были мобильные части журналистики, ударные силы беллетристики, умело камуфлированные художественным вымыслом, который давал право в увлекательной форме изменять факты, обращать героизм в случайность, придавать трогательное значение мелочам, выдвигая их на передний план. Изменив названия, превратить Усть-Каменогорск в Усть-Утёсовск, Ульбу в Гульбу. Подменять фамилии: Малашкин стал Милашкиным, Королёв – Богатырёвым, Дагаев – Гагаевым. Он мог всему придать желаемый характер, не считаясь с фактами. Не почтить молчанием, а убить умалчиванием подлинных героев – таких, как Юрьев, Мельников, Колмыков, Брежнев, Костюрин, Рутковский, Заплетнюк и другие, заслонив их фигурой Рокотова.

Вот повесть «Друзья», где с XIV главы, для завязки сюжета, дан эпизод восстания в крепостной тюрьме 22 июня 1919 года, сведённый к ребяческим похождениям Алёши Белозёрова. В результате трагическая история превратилась в беллетристику, где главной движущей силой партизанской борьбы оказались мальчик с заимки, по детски беспомощный Алёша, и медвежонок Бобошка.

А могилы и архивы хранили молчание.

Вот «Первая любовь», где события грозного времени, столкновение двух миров, служат лишь фоном и пьедесталом для удачливого, приятного во всех отношениях Рокотова. Но рокот волн революции заглушает ласковый шум прибоя, тонких чувств юноши, осчастливленного вниманием тоскующей жены миллионщика.