Александр Севастьянов - Золотой век русского искусства – от Ивана Грозного до Петра Великого. В поисках русской идентичности

Приведенных рассказов достаточно, чтобы увидеть огромную дистанцию, отделяющую по-христиански кроткого и терпеливого «русского человека по Касьяновой» от дохристианского «русского человека по Святославу». Мы зрим и чувствуем, насколько христианство откорректировало поведение русского человека (и русского солдата) к концу существования Российской Империи. Думаю, в этом – одна из причин ее крушения: дух «мужей крови» почти угас к тому времени. (Хотя и просыпался во дни Смуты, Разина, Пугачева и т.д.) Но этот дух вновь воспрянул в Гражданскую войну, когда отбросившим Христа народом снова творились «нестерпимые вещи», а потом – в 1945 году, когда поколение русских людей 1920-х годов рождения, выросшее в советской антихристианской традиции, ворвалось в Европу, все сокрушая на своем пути!

Вместе с тем, нельзя не признать: в послевоенные годы относительного покоя и стабильности прежние архетипические черты русских, сложившиеся за тысячу лет христианства на Руси и отмеченные в исследовании Касьяновой, снова берут реванш и проявляются в статистически значимом количестве…

Предварительный вывод: национальный характер (русский в том числе) не есть константа, данная однажды и навсегда, он способен к трансформациям и модификациям, и это должно предостерегать нас от окончательных умозаключений на его счет.

Что сказанное значит применительно к настоящей монографии?

Я бы преподнес главный нерв проблемы так: что в наши дни осталось от того комплекса свойств, на который указала КК, и какая судьба ждет это оставшееся?

Взять хотя бы главное, базовое свойство русского человека, которое КК определила как терпение. Случайно ли наше время породило уничижительный и точный термин: «терпила?» И установку: кто терпит, тот быдло, ничего иного не достойное. Терпеть, по понятиям цветущей современности, – «западло» (простите за низкий стиль, но именно так выражается наша эпоха). Времена, когда русские люди со значением распевали стих Алексея Хомякова «Подвиг есть и в сраженьи, Подвиг есть и в борьбе. Высший подвиг в терпеньи, Любви и мольбе», – прошли, кажется, навсегда. И подобных перелицованных смыслов наберется уже немало. Полюса русской нравственности меняются местами?

Правильно пишет КК: «национальный характер – это представление народа о самом себе», которое «имеет поистине судьбоносное значение для истории». Но ведь такое судьбоносное представление надо время от времени сверять: какую именно судьбу оно нам готовит? Не устарело ли? Не требует ли уточнений? И точно ли оно соответствует былому, точно ли являтся нашим архетипом? Вот такую сверку я и попытаюсь провести, хотя бы отчасти. Отчасти – потому, что далеко не все перечисленные у КК свойства русского человека могут быть верифицированы через обращение к искусству. Но кое-что, можно надеяться, поддается такой процедуре.

Итак, какие мы, русские – всегда и сегодня?

Мне кажется, предпринимаемое мною культурологическое исследование должно помочь немного разобраться в данном вопросе. Вот почему я считаю настоящий труд актуальным. Я не ставлю себе задачу фронтально прооппонировать Ксении Касьяновой по всем пунктам, это лучше делать на материале ином, нежели история исскусства. А вот дополнить этот комплекс в меру специфики избранного мною предмета мне бы хотелось.

Итак, не претендуя на слишком многое, не затрагивая вопросов языка и веры, попытаемся исследовать вопрос о национальном своеобразии русской культуры, а для этого совершим экскурс в ее подлинный «Золотой Век» – эпоху не раннего (как у Касьяновой), а позднего средневековья, между XV и XVIII столетиями.

Познать себя и быть собой – есть ли что важнее для личности, будь то народ или индивид? Я был бы рад, если бы настоящий труд помог русскому народу и русскому индивиду осуществить эту задачу.

Предназначение любой национальной культуры – выражать национальную самобытность того или иного народа, его природную внутреннюю сущность, его душу. Теоретически это означает, что исследуя судьбу той или иной национальной культуры мы можем отследить этапы развития этой этнической сущности, этой души. На практике же зачастую получается, что путь национальных культур настолько извилист, настолько подвержен воздействию внешних обстоятельств, что внутренняя сущность порой уходит в тень, становится неясной, сомнительной. Это в высшей степени относится к истории именно русской культуры.

С тех пор, как Рюрик заложил основы русской государственности, русская культура не раз меняла вектор развития под воздействием влияний извне, так что становится порой нелегко разобраться, где та или иная маска, а где же настоящее лицо. Но, поскольку все познается в сравнении, то и мы пойдем этим путем, и в первую очередь сравним русскую культуру с культурой европейских народов, наиболее близких нам по биологическому происхождению, а значит и по своей природной сути.

Сказанное означает, что прежде, чем исследовать искусство Древней Руси в его высшей фазе, необходимо дать хотя бы краткий очерк развития его от истоков, принимая за таковые – весьма условно, разумеется – начало русской государственности и принятие христианства, т. е. VIII—X вв. н. э. Этот период, вплоть до свержения татарского ига (внешнего управления), можно определить как пролог великого действа – возникновения русской нации и русского национального искусства.

Был ли исток общим?

Обращение к истории домонгольской, Киевской Руси обязательно заставляет нас говорить о взаимном соотношении культурных уровней России и Западной Европы IX—XIII вв. Именно торгуя и воюя с нею, русский народ утверждал свою отдельность и самобытность. Конечно, весьма интенсивные отношения развивались также и с Востоком, Югом – недаром наш главный торговый путь именовался «из варяг в греки». Хазария, степь кочевников, Балканы, Подунавье, Византия – все они были активными партнерами Руси в торговле, а нередко и противниками на поле боя. Но, скажем, Польша, Литва, Германия или Швеция находились поближе территориально, да и ментально тоже, до поры до времени, о чем свидетельствует обилие династических браков русских князей именно с западноевропейскими принцами и принцессами на раннем этапе государственности Руси. Несколько позднее в круг русских княжеских семейных отношений войдут и половцы, и некоторые народы Кавказа, но пальма первенства в XI—XII вв. была в этом смысле у европейцев. Да ведь и сам Рюрик пришел не с Востока, а с Запада.

Необходимо прежде всего отметить военное превосходство русских в Европе, что немаловажно. С нами сравниться могли разве что викинги, чей закат совпадает по времени с началом нашего восхода. Во всяком случае, со времен вандалов, готов и гуннов никто из северных народов не позволял себе так потрясать пределы великой Византии, как именно скандинавы, славяне и собственно русские. Отметим еще одну важнейшую традицию домонгольского периода: наступательные, победоносные войны русских с некоторыми народами Запада. К примеру, в 1076 г. Владимир Мономах совершил успешный поход против немецкого императора Генриха IV. Русские войска с боями прошли Богемию и остановились в Силезии, западнее города Глогау. Позднее, в 1254 г. дружины Даниила Галицкого сражались с немцами в Чехии и Германии за Одером, возле города Оппель. Немало было и русско-польских войн, начиная уже с Владимира Святого (Червенский поход, 979 год).