М. Воробьев - Русская история. Часть II

Дальше — пассаж о католиках, которых Феофан не любил. Отчасти это было вызвано его протестантскими симпатиями, отчасти тем, что он хорошо знал, что такое католическое образование, потому что подвизался в Киево-Могилянской Академии много лет. Католическую схоластику он знал, что называется, из первых рук и понимал, что это тупик.

«По случаю зде с причины мимошедшего совета вспоминается, что при школах надлежит быть библиотеке довольной, ибо без библиотеки как без души Академия, а довольную библиотеку молено купить за 2 тысячи рублей».

Он сам обладал великолепной библиотекой в несколько тысяч томов на разных языках и, конечно, толк в этом знал. «Библиотека учителям во все дни и часы к употреблению невозбранна, только бы книг по келиям не разбирали, но чли бы оные в самой библиотечной конторе, а ученикам и прочим охотникам отворять библиотеку в нареченные дни и часы».

Дальше — перечень дисциплин для изучения в Академии. Перечень этот очень похож на тот, что изучали в Славяно-Греко-Латинской Академии. По мнению Феофана, священник должен быть образован универсально.

«Чин учения таковый добрый кажется: 1) грамматика купно с географией и историей, 2) арифметика и геометрия, 3) логика или диалектика и едино то двоименное учение, 4) риторика купно или раздельно с стихотворным учением, 5) физика, присовокупя краткую метафизику, 6) политика краткая Пуффендорфова: аще она потребно судится, быть и может она присовокупится к диалектике (т. е. на нее упора не делается), 7) богословие. Первые шесть по году возьмут, а богословие два года, ибо хотя и всякое учение диалектического, грамматического пространна есть, обаче в школах сокращено трактовать надобно и главнейшие только части. После сам долгим чтением и практикою ем совершится, кто так доброе руководство получит. Язык — греческий и еврейский, если будут учители, между иными учении урочное себе время приимут».

Программа, прямо скажем, весьма солидная. В XIX веке в духовных академиях и семинариях все это полностью было реализовано.

Феофан думал не только о том, что надо учить, но и о том, как это организовать. Он был очень практичный человек. Дело не в том, какова система управления духовными учебными заведениями (ректоры, преподаватели, профессора и т. д. — все это подразумевается), но в том, кого брать, где учить, где заводить Академию. Некоторые пассажи вызывают, естественно, улыбку, но их тоже интересно прочитать.

«Новопришедшего ученика отведать память и остроумие и если покажется весьма туп, не принимать в Академию. Ибо лета потеряет, а ничему не научится, а обаче возьмет о себе мнение, что он мудрый, и от таковых несть горших бездельников. А чтоб который не притворял себе тупости, желая себе отпуску к дому, как то другие притворяют телесную немощь от солдатства, искушению ума его целый год положить, и может умный учитель примыслить способы искушения таковые, яковых он познать и ухитрить не дознается. Буде покажется детина непобедимой злобы, свирепый, до драки скорый, клеветник, непокорив и буде через годовое время ни увещаниями, ни жестокими наказаниями одолеть его невозможно, хотя б и остроумен был, выслать из Академии, чтоб бешеному меча не дать.

Место Академии не в городе, но в стране, на веселом месте угодное, где несть народного шума, ниже частой оказии, которая обычно мешает учению и находит на очи, что похищает мысли молодых человеков и прилежать к учению не попускает».

{19}

Все осуществилось по букве этой программы. Феофан озаботился даже о том, как устраивать спальни для студентов, какой должен быть порядок в кельях, каким должен быть сад, где они будут гулять и как часто у них могут быть свидания с родственниками.

Он планировал духовные школы как закрытые учебные заведения, с тем чтобы они действительно воспитывали человека. И мы знаем, что хотя и не сразу, но программа эта была реализована: в 1814 году Духовная Академия была переведена из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру.

Не нужно думать, что как только в 1721 году регламент был опубликован, так сразу же все изменилось к лучшему. Должно было смениться несколько поколений и иерархов, и пастырей, прежде чем желание народа учиться стало более или менее нормой.

Изучая историю духовного образования XIX века, мы увидим, что это был поразительный период в истории России. Конечно, не стоит думать, что все было идеально. Если четыре академии действительно были учебными заведениями высочайшего уровня и в них работали великие русские ученые — филологи, историки и богословы, чьи труды не потеряли своего значения и по сей день, то в семинариях бывало разное. В некоторые семинариях был низкий уровень преподавания, там процветало и начетничество, и схоластика. Недаром Достоевский однажды пророчески сказал, что он знает, кто главный враг России: семинарист. Сталин, как известно — недоучившийся семинарист; Микоян тоже пытался там учиться. Чернышевский и Добролюбов прямо вышли с семинарской скамьи.

С другой стороны, семинаристом был Ключевский. Отец Соловьева был законоучителем в Коммерческом училище на Остоженке. Таким образом, духовная среда после того, как она прошла обработку в академиях и семинариях, стала давать совершенно иной тип людей. Вся русская медицина и светская наука была сделана в основном детьми священников. Поэтому, оценивая Духовный регламент, духовную реформу в этом смысле, вряд ли можно найти здесь что-либо плохое. Наоборот: мы видим удивительные последствия этой реформы. Поэтому реформу Петра надо попытаться понять во всей ее противоречивости.

Совершенно очевидно, что присяга, которую должны были давать члены Духовной коллегии, а потом Синода, — это нечто совершенно неприемлемое. С другой стороны, Петр совершенно откровенно говорил о том, что Коллегия и Сенат — это хоть какая-то соборность. Соборы на Руси можно все пересчитать по пальцам одной руки, и собирались они отнюдь не регулярно. Таким образом, каноничность церковной жизни до этого периода не совсем очевидна.

Лучше всего читать об этом Карташева, но это вовсе не означает, что вы должны соглашаться с его оценкой синодального периода.

Думаю, что если брать широко эту проблему, то мы должны отнестись к синодальному периоду именно как к периоду русской истории, связать его с предшествующим временем, оценить его результаты.

Феофан готовил Регламент не один: тот текст, который я читал, весь проработан с пером в руке Петром Великим. Было ли в этом что-то протестантское? Если иметь в виду управление Церковью — безусловно. Все эти Коллегии, естественно, протестантские явления. Если же иметь в виду систему образования, то это просто хорошее образование. При этом были учтены недостатки иезуитских коллегий, схоластических традиций той же Киево-Могилянской школы.