Казимир Валишевский - «ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование

Петр необычайно быстро, по обыкновению, стряхнул с себя пережитую тревогу и воодушевился надеждой на будущее. В письме, написанном в тот же день Апраксину, он сознается, что «николи б не хотел к вам писать о такой материи, о которой ныне принужден еемь, однако ж понеже так воля Божия благоволила и грехи христианские не допустили. Ибо мы в 8 день сего месяца с турками сошлись и с самого того дня даже до 10 числа полуден, в превеликом огне не точию дни, но и ночи, были и прав да никогда, как я начал служить, в такой диспе-рации не были». Однако тотчас же добавляет: «Однако ж Господь Бог так наших людей ободрил, что хотя неприятели вяще 100 000 нас числом превосходили, но однако ж всегда выбиты были и потом, когда оным зело надокучил наш трактамент, а нам вышереченный, то в вышереченный день учинено штильштанд, а потом сгодились и на совершенный мир, на котором положено все города у турок взятые отдать, а ново-построенные разорить… Сие дело хотя есть и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однако ж чаю сим лишением другой стороне великое укрепление, которая нссравннтельною прибылью нам есть».

В то же время Петр нисколько не желал отказываться от способов, основанных на недобросовестности, чтобы загладить жестокий удар судьбы. Приказывая срыть Таганрог, он не велел трогать фундаментов, «потому что обстоятельства могут измениться», и, не желал слышать об очищении Азова или эвакуации Польши до отъезда Карла XII из Турции. Напрасно ему указывали, что в этом отношении Порта не брала на себя никаких обязательств. Шафиров и сын Шереметева, которых ему пришлось отправить в Константинополь в качестве заложников, оказались благодаря этому в опасном положении, но царь о том нисколько не заботился и с октября 1712 года допустил их заточение в Семибашенном замке вместе с самим Толстым. И только уступая наполовину перед прямой угрозой возобновления враждебных действий, он очистил наконец Азов и согласился на новую ратификацию границы, потребованную турками, но упорно старался ввести последних в обман ложными сведениями относительно количества войск, содержимых им по соседству с Варшавой, и достиг наконец, того, чего более всего добивался: удаления Карла из Бендер. Карл, после известной безрассудной попытки, был взят и заключен в замок Тимурташ, имение султана в окрестностях Демотики. Герой-рубака потерял в этом приключении четыре пальца, кончик уха, кончик нсса и возможность продолжать в Турции свою пропаганду.

Петр находил, что теперь настал самый удобный момент для быстрого завершения воины со Швецией. Этого настоятельно требовало истощение страны и беспорядок в финансовых делах. К сожалению, царь не принимал в расчет добровольно навязанных себе союзников. В сентябре 1712 года осада Штральзунда, предпринятая общими силами, только привела к возбуждению общественного мнения Европы; русские, датчане, саксонцы потратили только время на взаимные ссоры и опустошение окрестностей. Конец войны из-за испанского наследства заставлял опасаться вмешательства Англии, Голландии и Австрии в дела Севера, поэтому Петр отправил князя Куракина в Гаагу, чтобы заручиться признанием его побед над Швецией в обмен на помощь против Франции. Его посла ожидал довольно холодный прием; поведение союзников в. Померании не могло внушить желания вести с ними сообща какие-либо дела. Год заканчивался полным поражением датско-саксонской армии, преследовавшей у Мекленбурга последний шведский отряд под начальством Стенбока.

Следующий год был не лучше. На Утрехском конгрессе выяснилось сближение между Англией и Францией. Петр отправился в Ганновер и пытался склонить на свою сторону курфюрста. Тот отделывался одними обещаниями. Тогда царь обратился к Пруссии, где только что умер король Фридрих I. Пруссия до сих пор придерживалась системы, которую можно выразить следующим образом: ничего не делать и все-таки стараться что-нибудь получить; предоставлять другим драться, чтобы под шумок воспользоваться частицей добычи. Она устраивалась так, что ей предлагали Эльбинг взамен довольно туманных обещаний. За дальнейшие шаги она требовала ни более ни менее как заблаговременного свершения дела великого Фридриха: немедленного раздела Польши. Посещение нового короля Фридриха Вильгельма заставило Петра убедиться, что перемена государя нисколько не отразилась в этом отношении на политических принципах Пруссии.

Вернувшись в Петербург в марте 1713 года, Петр решился лично нанести окончательный удар, напав на Финляндию, эту «кормилицу Швеции», по его выражению. События доказали, что для него самое лучшее было действовать самостоятельно. Або, главный город страны, был взят в августе почти без сопротивления! В октябре Апраксин и Михаил Голицын разбили шведов при Таммерфорсе. Наоборот, в Германии кампания 1713 года была удачной только для Пруссии, принимавшей в ней участие лишь своими вожделениями. Окруженный в Теннингене, Стенбок принужден был сдаться 4 мая Меншикову с союзниками, после чего последовала капитуляция Штеттина; но победители спорили о дележе добычи, а Пруссия, отказавшаяся дать свою артиллерию для осады города, великодушно взялась их примирить, введя гарнизон в Штеттин, и в договор о секвестре, подаривший ей этот лакомый кусочек, включены были также Рюген, Штральзунд, Висмар, вся Померания! За это, правда, король Вильгельм объявил, что «готов пролить кровь свою за царя и его наследников».

Не удовлетворенная таким результатом Дания протестовала, требовала гарантии против алчности прусской, голландской или русской и выразила свое неудовольствие отказом от соглашения с Ганновером, чем Петр, после смерти королевы Анны и восшествия на английский престол курфюрста Георга, надеялся достичь поддержки последней державы.

В 1714 году царю приходилось одному вести войну морскую и сухопутную, и счастье продолжало улыбаться Петру. После взятия Нейшлота, завершившего покорение Финляндии, он лично разбил шведский флот 25 июля между Гельсингфорсом и Або, взял в плен контр-адмирала Эреншельда, овладел Аландскими островами и, вернувшись в свой «парадиз» среди нового взрыва торжествующих ликований, получил в виде награды чин вице-адмирала, дарованный ему Сенатом.

Но в ноябре Карл неожиданно явился в Штральзунд. Там к нему присоединился правитель Любека, правивший также герцогством Голштинским во время несовершеннолетня герцога Карла Фридриха. Сын сестры Карла VII Карл Фридрих считался теперь наследником шведской короны. Но пока датчане завладели ей и голштинским наследием, с которыми, по-видимому, не желали, расстаться. Очевидно, один Карл XII мог им в том воспрепятствовать. И в Штральзунде произошло неожиданное событие, еще более осложнившее и без того запутанную нить длинного и бесконечного северного кризиса. Правителя Любеке сопровождал его министр, вдруг сделавшийся любимцем и самым веским советником шведского героя. Как и почему - трудно сказать, так как в министре не было ничего к себе располагающего. Вид у него был зловещий, и его считали виновным в самых ужасных злодеяниях или способным на них. Впоследствии, когда он принял участие в обширных переговорах, имевших целью умиротворение Европы. Шатонёф, французский посол в Гааге, жаловался, что ему приходится иметь дело с «человеком, чья порядочность может казаться весьма сомнительной»… Стэнхоп считает его мошенником и обвиняет в том, что он продался императору. Антипатичный и для всех подозрительный, он исходу возбуждал недоверие и ужас. Звали этого человека барон фон Герц.