Нюма-Дени Фюстель де Куланж - Римская Галлия

Фюстель де Куланж начал свою преподавательскую деятельность в Страсбурге еще до отобрания этого города y Франции в 1871 г., потом был профессором средневековой истории в Сорбонне и директором парижской Ecоlе Normale Supérieurе.

См., например, беспристрастную и благородную заметку о трудах Фюстеля де Куланжа, написанную после его смерти Габриэлем Моно (Monod), которого он резко и, надо сказать, несправедливо обвинял в непонимании истинно научного метода истории в Rev. Hist 1889, nov.-déc.

Ниже приложен перевод мотивированного постановления Института об этом.

Так, например, резко отрицательно высказались не только по отношению к результатам работы Фюстеля де Куланжа, но и по отношению к научности ее приемов такие выдающиеся вожди немецкой исторической школы, как Георг Вайтц (Gesammelte Abhandlungen, p. 597) и Г. Бруннер (Deutsche Rechtsgeschichte, II, 2).

См. краткое указание на значение Фюстеля де Куланжа и его заслугу в изучении социальной истории римского мира в книге И.М. Гревса «Очерки из истории римского землевладения», т. I, с. XVI; 22–28; 604–607. (СПб., 1899). – Оттуда взят отрывок и для настоящего предисловия.

Эта хорошая книга вполне доступна y нас благодаря тому, что переведена на русский язык (в Москве в 1898 г. изд. тов. «Книжное Дело»).

Вот почему автор оскорблялся, когда противники называли его романистом (см. Guiraud, Fustel de Coulanges, pp. 138; 143), что они, однако, продолжали делать очень упорно (cм., например, Вrunner, Deutsche Rechtsgeschichte, II, 2).

Ниже помещаются тут же: 1) Отчет о присуждении делу Фюстеля де Куланжа высшей академической награды; 2) Предисловие К. Жюллиана к третьему изданию первого тома «Истории общественного строя древней Франции»; и 3) Предисловие Фюстеля де Куланжа к первому изданию І тома. Замеченные опечатки исправлены на отдельном листке. Редактор не может не извиниться перед читателями за типографские погрешности в нескольких средних листах, происшедшие по обстоятельствам, непредвиденным ни им, ни издателями. Новая типография, которая доканчивала работу по напечатанию настоящего тома (с 19-го листа) и которой поручено печатание следующих томов издания, можно твердо надеяться, не допустит таких недостатков.

Записка Института о заслуге Ф. де Куланжа заканчивается следующими словами, посвященными редактору посмертных изданий его сочинений.

«Нельзя не упомянуть здесь об участии, которое принято было в обнародовании трудов Ф. де Куланжа учеником его, г. Камиллом Жюллианом, профессором Бордоского историко-филологического факультета. В момент кончины Ф. де Куланжа были напечатаны в окончательном виде только два тома его «Истории общественного строя древней Франции» – третий («Франкская монархия») и четвертый («Аллод»). Переработанная редакция старого издания первого тома, разросшаяся в два тома, и последние два тома тогда еще не выходили: частью текст их был совершенно подготовлен к печати, частью же существовал лишь в черновой рукописи. Г. Жюллиан издал весь труд с благоговейною точностью, с самым высоким уважением к мысли автора в том виде, в каком он его нашел, ограничившись самой тщательной проверкой всех ссылок, дополнением рукописи по заметкам самого историка, прибавкою от себя нескольких фраз, параграфов или глав, которые оказались неизбежно необходимыми, и старательно отделяя от текста автора то, что он счел самым нужным вставить в его изложение, для того чтобы придать последнему законченность. Так же точно поступал он при издании «Рaзыскaний» и «Вопросов». Таким образом, мы ему обязаны тем, что имеем в руках дело Ф. де Куланжа в его целом и в его единстве. Поэтому необходимо выразить г. Жюллиaнy глубокую признательность за то, что он прервал свои личные работы и отдался в продолжение нескольких лет подготовке к обнародованию трудов того, кто был для него учителем и другом!»

Сам автор в предварительном наброске предисловия к третьему изданию так объясняет причины, побудившие его к такому развитию текста:

«Необходимо разъяснить существенное изменение этого издания сравнительно с предыдущим, которое может поразить читателей. Последнее сильно разрослось по следующим двум причинам.

Первая заключается в том, что, перечитывая мою книгу, я нашел, что некоторые пункты изложены в ней недостаточно ясно: я должен был поэтому выразить свои мысли подробнее, чтобы сделать их более ясными.

Но была y меня и другая причина, которую мне несколько труднее растолковать. Я принадлежу к поколению, уже не молодому, в котором научные работники ставили себе всегда два правила: во-первых, изучать вопрос по подлинным источникам, исследованным прямо и вблизи; во-вторых, представлять читателю лишь результат своих разысканий. Мы освобождали последнего от ученого аппарата, находя, что он нужен лишь автору, a не читателю; внизу страниц делались лишь немногие ссылки, достаточные для читателя, который захотел бы произвести проверку. В последние двадцать лет обычные приемы переменились: теперь установилось обратное стремление представлять читателю скорее ученый аппарат, чем выводы; как будто больше ценят леса, чем постройку, Таким образом, ученая работа получила другую форму и придерживается иных правил: она не стала от этого более глубокою, точность не изобретена в эти последние годы, но теперь исследователи прежде всего стараются блеснуть эрудицией. Некоторые даже предпочитают казаться учеными, чем быть ими. Прежде охотно жертвовали внешностью для сущности, теперь часто делают наоборот. Собственно говоря, оба метода хороши, если пользоваться ими добросовестно. Один господствовал двадцать пять лет тому назад, когда я писал свои первые сочинения; второй получил преобладание в настоящее время. Вот я и применяюсь к нынешним вкусам, как те старики, которые не настаивают во что бы то ни стало на сохранении всех привычек старого времени. Мои исследования изменяются, стало быть, лишь по форме, a не по существу; или еще вернее, сделаю это признание, они изменяются лишь кажущимся образом, и вот почему: когда я писал свои первые работы, то первоначальная редакция их именно была вроде настоящей последней – распространенная, вся усаженная текстами, полная полемики и рассуждений; я только тогда сохранил ее для себя и отдал целые шесть месяцев, чтобы сжать и сократить ее для читателя. Теперь я представлю ему именно эту первоначальную редакцию».

Он говорит: «Поставим себя мысленно в средине ІV века христианской эры, между царствованиями Константина и Феодосия» (« См. Hist. des instit , 2 éd. p. 224).