Этьен Кассе - Евангелие от Иуды

Мы полетели в Каир. Нашей задачей было убедиться в аутентичности/неаутентичности Евангелия от Иуды . По пути в Египет, в самолете, мы еще раз изучили опубликованный текст Евангелия . Он представляет собой фактически перманентный диалог между Христом и Иудой. Убедившись, что Искариот — единственный Его ученик, который в состоянии приблизиться к осознанию Его значения и готов к разговору об устройстве Вселенной и Высшей иерархии (с экскурсом в историю сотворения мира, человека, перечислением эонов и главенствующих в них архонтов), Спаситель затевает с ним откровенную беседу, в которой дает понять, что Он владеет всеми тайнами мира. Иуда почтительно слушает своего Учителя, время от времени задавая Тому вопросы. По ходу их беседы выясняется, что Христос должен принести искупительную жертву, но для того, чтобы она была принята, Он должен быть предан одним из Своих учеников. Естественно, миссия эта падает на Иуду, который оказывается вынужден согласиться исполнить предписанное Иисусом, но делает это через себя, поскольку Иуда — вовсе не предатель и не подлец по своей внутренней сущности. Однако слово Учителя для него — закон. Христос говорит Иуде: «Ты же превзойдешь их всех, ибо человека, который носит Меня в себе, ты принесешь в жертву». Из этих слов следует, что Христос в первую очередь идентифицирует себя с духом, для Него главное — Его внутренняя сущность, тело же — лишь оболочка, «человек, который носит Меня в себе». У Иуды нет выбора, он сдает Учителя стражникам и принимает деньги: «И Иуда взял деньги, он предал им Его».

— В принципе, такое толкование роли Иуды в истории Христа возможно и на основе анализа канонических текстов Нового Завета, — задумчиво сказал Серж.

— В общем, да, — согласился я, — другое дело, что это противоречит церковной традиции. Именно поэтому текст Евангелия от Иуды так заинтересовал научную общественность и рядовых обывателей… Уж больно альтернативно здесь выглядит предатель… Он мало того что подчиняется Провидению, служит Иисусу, он еще и должен получить за это, по словам Христа, особый статус среди людей, а род его должен возвыситься.

— А что с подлинностью текста? Я вот полагаю, что это вполне может быть действительно гностический апокриф, уж больно подробно там расписываются зоны и архонты…

— В этом плане текст и в самом деле может быть подлинным. То есть не исключено, что он был создан во II–III веках. Но не ранее!

— Именно что не ранее… Иуда тут категорически ни при чем, он никак не может быть автором данного апокрифа, это очевидно…

— Да нынче никто уже и не пытается атрибутировать его Иуде, насколько я понимаю…

— И правильно. А наша задача — просто попытаться понять, не является ли Евангелие вообще, скажем, средневековой подделкой… Или даже и не средневековой… Вот как ты полагаешь, эта самая тетка Фрида Чакос могла чем-то таким подзаняться, чтобы срубить бабла побольше?

— Да легко… Конечно, вряд ли она знает коптский. Но что ей стоило проплатить подобный проект какому-нибудь коптологу? Вот ты, Серега, — поинтересовался я, — если бы тебе предложили нормальные денежки, сочинил бы что-то в этом духе?

— Я-то? — Ларионов задумался. — Все надо рассматривать в определенном и совершенно конкретном контексте…

— А в принципе?

— А в принципе — да, легко, но при условии, что это не противоречит моим внутренним принципам и убеждениям.

— А противоречит?

— Бели честно, то нет.

— Слушай, — развеселился я, — давай колись: ты состряпал Иуду? А? И после этого свой проект назвал «Я — Иуда», потому как самое святое продал — за Фридкины сребреники?

— Успокойся, не я, — ухмыльнулся Серж. — Вот те зуб — если бы я написал, я бы вам сразу так и сказал: нечего париться, ребята, в этом тексте нет никакой тайны, потому как, собственно, и текста-то никакого нет (в смысле древнего)… А лучше нам заняться чем-нибудь другим… Давай лучше вот о чем подумаем: вот мы прилетели, вот посмотрели на дурацкий папирус… А дальше что?

— Что-что, искать Тайного Марка …

— Ну и где его искать будем?

— Например, пойдем по коптским монастырям, по библиотекам…

— И к Шенуде наведаемся?

— А он-то тут при чем?

— А вдруг он хранитель?

— Тогда и к Шенуде…

Наш в высшей степени содержательный диалог прервала стюардесса, предложившая прохладительные налитки; потом объявили, что самолет идет на снижение; потом мы сели и весь салон дружно поаплодировал пилоту. И наконец-то мы ступили на землю египетскую, древнюю, загадочную, коптскую.

И вот мы в музее, проходим в зал, где выставлен скандальный манускрипт. Желтенькие папирусные листочки неприкаянно распластаны под стеклом. Ларионов внимательно разглядывает их и говорит:

— Генка, это муляж…

— Ты уверен?

— Конечно, уверен, текст ничего общего с тем, что в Иуде , не имеет… Тут про другое…

— Про что?

— Да какие-то Петр и Филимон обсуждают пер-вичность-вторичность очередного зона…

— И что мы будем делать?

— Что-что, пойдем предъявлять свои отношения куда-нибудь в дирекцию Музея.

И мы спросили у смотрителя о том, где можем пообщаться с администрацией, и по длинным коридорам дошли до приемной какого-то толстого лысоватого египтянина, который очень расстроился, когда мы начали задавать ему вопросы.

— Господин директор, — обратился к нему Серж на английском, — мы хотели бы посмотреть Кодекс Чакос…

— О да, — коверкая все, что только можно исковеркать, ответил египтянин, — я не есть директор, директор есть в отпуск, а я есть Али, менеджер… Кодекс Чакос — прекрасная папирус, мне думать, вы интересно…

— Мы не видели Кодекса Чакос и хотели бы на него взглянуть, — вступил я и протянул ему наши отношения.

— Очень хороший сохранился рукопись, — закивал он, дурацки улыбаясь.

— Господин Али, то, что выставлено в зале, — не Кодекс Чакос и не Евангелие от Иуды — прервал его Ларионов.

— Иуда, Иуда, — казалось, он ничего не понимает.

— Не Иуда, я коптолог и прочитал текст, это совершенно другой памятник.

— Али не читать коптски… — пролепетал менеджер. — Я не знать…

— Я знать, — Ларионов прервал Али, — Кодекс Чакос находится где-то в запасниках Музея, не правда ли?

— Не знай, — насупился египтянин.

— Или его еще не передали вам?

— Не знай, — снова сказал он и даже зевнул, показывая, как скучно и неинтересно ему с нами общаться.

— Али, а ты любишь Америку? — спросил его я. От неожиданности он даже закрыл рот на полузевке. — А их президентов?

— Не понимай, — неуверенно пробормотал он.

— Вот, например, Франклина, — и я показал ему зеленую купюру.

— Умный человек, — покачал головой Али, но я не понял, о ком это он так лестно отозвался — обо мне или о Франклине.