Станислав Далецкий - Царь всея Руси

Степан одобрительно кивнул на слова Тимофея – своего начальника и соседа, хотя и слышал похвалу самогреющемуся котелку уже много раз.

Тимофей взял пустую кружку, налил в нее немного чая из маленького чайничка, подставил кружку под краник сбоку котелка, повернул его и, наполнив кружку доверху кипящей водой, закрыл краник. Потом залил вторую кружку и, придвинув кружки поближе, мужики продолжили простую беседу, что всегда затевалась ими после субботней баньки, если Степан приходил попариться.

Конечно, писарь частенько оставался дома и парился в своей баньке вместе с женой Марией, что было много приятней, но в дни женской немощи всегда ходил к соседу, чтобы не париться одному и не смущать жену ее недомоганием. В этот день у Марии не было немощи, но три дня назад она открылась мужу, что затяжелела и к лету у них должно появиться дите, чему Степан весьма обрадовался, но в баньку пошел к соседу, чтобы от греха подальше и не заняться богоугодным делом с женою прямо в баньке, как они делали прежде.

Мария, как всегда, не перечила мужу, хотя в душе и расстроилась, утешаясь, что возьмет свое в супружеской постели, а пока пусть мужчины поговорят между собой без женского пригляда.

Сосед Тимофей жил бобылем после Московского пожара от набега хана крымского Девлет-Гирея, случившегося двенадцать лет назад, когда много москвитян погорело в пожаре, а уцелевших, числом 60 тысяч татары угнали в полон в Крым. В том пожаре у ее Степана сгорели родитель и первая жена с тремя детьми, а у соседа Тимофея пропали жена и двое сыновей-отроков, а что с ними случилось, было неведомо никому, кроме татар.

Мария, проводив Степана, помылась одна, но не в баньке, а прямо в избе перед печью, потерев упругое тело влажной холстиной и облившись горячей водой из корчаги, но стоя в широкой низкой кадушке, чтобы не замочить пол, представила, как ее будет ласкать сегодня Степан, возвратившись от соседа, покраснела, застыдившись своего плотского желания, вытерлась насухо, одела рубаху и принялась заводить квашню, чтобы завтра, в воскресный день, с утра напечь калачей, прежде чем идти вместе с мужем в церковь к обедне и помолиться вместе за здоровье будущего дитя, что подарил им Господь нечаянно-негаданно.

Тем временем, Степан с Тимофеем вели степенную беседу о чаепитии. Тимофей, расхваливая китайский котел для подогрева воды, пожаловался, что запамятовал китайское название этого котла, а русского имени это изделие так и не обрело.

– Надо бы имя этому водогрею придумать, чтобы и людям понятно было и звучало на русский манер, – пожаловался Тимофей своему соседу Степану.

– А что тут думать? – удивился Степан. – Этот котел с дровами сам греет и варит воду до кипятка, – вот пусть и зовется самоваром.

– И то верно! – одобрил подьячий предложение писца. – Пусть впредь зовется самоваром для чаепития, – так и другим хозяевам, что имеют такой же котелок, накажу называть самоваром – глядишь и приживется новое словцо в русской речи.

Одобрив новое название водогрейного котла, мужчины продолжили обсуждение московских дел, важнейшими из которых было рождение у царя Иоанна Васильевича сына Дмитрия от жены Марии Нагой, с которой царь повенчался два года назад.

– Видишь, Тимофей Гаврилович, – по-соседски увещевал Степан своего подьячего, – у царя еще один сынок родился, а ведь ему уже за пятьдесят годков стукнуло. Мне давеча, Мария тоже призналась, что дитя ждет, хотя мне тоже сорок лет минуло в прошлом годе. Почему бы и Вам, Тимофей Гаврилович, не оставить жизнь бобыля и не жениться на вдовушке, которых нынче много развелось в Москве и других местах, чему виной войны многолетние с татарами, поляками и литвинами, которые зарятся на наши земли и силятся истребить народ русский и погубить веру православную на Руси. Жениться на вдове – дело благородное, по себе знаю, потому-то Господь и послал мне с Марией дитя желанное.

– Нет, Степан, стар я для женолюбства стал, ведь я старше царя на шесть лет, да и что положено кесарю, то не положено холопу. Царю сынок нужен для укрепления рода царского, а подьячему крепить род не требуется. Бог приберет меня и нет Тимофеевых – будто и не было их вовсе на Руси. Но я-то знаю, что много еще людей Тимофеевого рода водится и в Москве и даже по всей Руси, а потому и не требуется от меня никакого продолжения рода. Вот царский род Рюриковичей требует продолжения, для сохранения Руси и порядка на земле русской, потому царь Иван Васильевич и обзаводится сыновьями, чтобы избежать смуты вокруг престола царского, если Господь призовет его к себе в неурочный час.

Вот ты, Тимофей Гаврилович, сказал сейчас о смуте вокруг царского престола, если случиться смерть царя, а как объяснишь мне смуту, что царь Иоанн Васильевич устроил по собственной воле, учинив опричнину много лет назад?

Подьячий задумался от этих слов, налил себе чаю из самовара, взял ложкой меду из туеса на столе, пожевал сладость, запил чаем и ответствовал на слова писаря так:

– Опричнину царь Иоанн Васильевич учинил по своему разумению, для укрепления своей царской власти, и чтобы дать укорот боярам-вотчинникам, которые мешали ему держать единство Руси и не дробить Русь по боярским и княжеским вотчинам, что случилось много лет назад и не позволило Руси одолеть монгол с татарами.

Возьми прутик из веника, что лежит у порога и попробуй его сломать – он легко переломится пополам, поскольку слаб. После попробуй переломить веник целиком и у тебя ничего не получится, поскольку прутки в связке даже силачу не под силу переломить.

Так и Русь наша – если она едина, то одолеет любого врага, что доказал нам Великий князь Дмитрий Донской на Куликовом поле, где он с ратью одолел несметное полчище Мамая.

Скажу тебе, Степан, чего ты не знаешь: когда царь Иоанн повенчался на царство, случился большой пожар в Москве, потом смута людская и поклялся царь править Русью по согласию с Боярской Думой и следовал этому много лет. Но многие бояре считали себя не ниже царя, и поэтому постоянно противились царской воле. Выявит царь предателя среди бояр и вознамерится наказать смертью, согласно судебнику, а Дума Боярская, которую стали именовать избранной, постановит наказать предателя лишь выкупом, а то и вовсе оставит безнаказанным.

Так случилось с князем Бельским, потом с Андреем Курбским и многими другими, и царь ничего не мог поделать, не нарушив своего слова, данного им при честном народе.

Тогда царь Иоанн в декабре 1564 года, по латинскому летоисчислению, всем двором уехал из Москвы и в январе прибыл в Александровскую слободу, откуда послал митрополиту Афанасию грамоту, в которой «описывал все мятежи, неустройства, беззакония боярского правления во время его малолетства; доказывал, что и Вельможи и приказные люди расхищали тогда казну, земли, поместья Государевы; радели о своем богатстве, забывая отечество; что сей дух в них не изменился, что они не перестали злодействовать: Воеводы не желают быть защитниками Христиан, удаляются от службы, дают хану, Литве, немцам терзать Россию; а если Государь, движимый правосудием, объявляет гнев недостойным боярам и чиновникам, то Митрополит и Духовенство вступаются за виновных, грубят, стушают ему».