Станислав Далецкий - Царь всея Руси

– Скажи-ка, Тимофей Гаврилович, страшно тебе было там, в сражении под Молодью, когда татары лезут со всех сторон, а ты вовсе без оружия?

– Нет, саблю мне дали по приезду в стан русского войска, ибо никто не знал чем дело кончится: напротив, все думали, что лягут здесь на поле брани, но задержат врага сколь могут, а может быть и обессилят его, и заставят уйти назад в степи Крымские, – ответил подьячий и добавил, подумав, – В победе над татарами никто и не помышлял, может кроме воевод, при таком раскладе сил: один наш воин против четырех татар конных, да еще эти янычары турецкие, что прославились отвагой в сражениях европейских.

Но скажу я тебе, что служба воинская много тяжелее, чем наша писчая служба в Посольском приказе. Там одни доспехи и оружие носить на себе целый день замучаешься! Да еще походы на врага, иногда впроголодь, а уж о сражениях и вовсе говорить нечего. Смотришь, татарин лезет с саблей на стрельца, стрелец извернулся и зарубил татарина насмерть, а в это время другой татарин этого стрельца сзади проколол пикой и тоже насмерть.

Стоишь и смотришь, как льется кровь людская, словно вода ключевая, и страшно становится за себя, за други своя, за страну нашу, на которую эти враги пришли, а особенно страшно подумать, что татары победят и поведут тебя в полон в дальние земли поганые, где церквей нет и помолиться душе христианской негде и некогда – работа каторжная цельными днями без продыха – это я слышал от полонян, что вернулись домой за выкуп.

А если нет в семье выкупа, то и до смерти будешь мучиться на чужбине. Наши с тобой родичи может быть до сих пор мучаются в землях турецких, если их увели в полон.

Иногда проснусь ночью и думаю: хорошо, если они сгорели в том пожаре, что сжег Москву, а если попали в полон, то нет мне прощения, что не уберег родных от татар проклятых и от пожара лютого.

– Где же царь наш Иоанн был, когда татары снова напали на Русь? Почему он не был с войском на битве при Молодях? – спросил Степан своего соседа, глядя как темнеет небо на востоке, хотя на западе еще горит зарею краешек неба – там, вдали, за Москва-рекою.

– Царь наш всю зиму после пожара татарского собирал людей на восстановление Москвы и в свое войско, чтобы отбиться от татар большой силой. Не удалось ему собрать людей служивых на бой с татарами – обезлюдела страна от набегов татарских и от войн с поляками и шведами на западе. Если помнишь, Степан, за два года до татар чума напала на страну и много людей от нее померло; в иных местах до трети жителей. Потому и людишек в войско собралось впятеро меньше, чем царь надеялся, и всех их он отправил в войско Воротынского, а сам уехал в Новгород, где надеялся еще собрать войско в подмогу. Представь, что воеводе не удалось бы победить татар и они без сопротивления взяли бы Москву и весь центр страны – это конец наступил бы всей России.

А Новгород бы уцелел, как он уцелел при монгольском нашествии три века с половиной тому назад и снова от него пошла бы Русь православная. Некоторые людишки шептались по углам, что царь струсил и убежал подальше в Новгород, а он уехал туда для спасения страны.

И никогда царь Иоанн в трусости замечен не был: ни в походах Казанских, ни в борьбе с изменами в Москве, когда предатели хотели извести царя, но успели извести лишь его жен да дочерей малых.

Думать надо, Степан, прежде чем осуждать государя, что не был он с войском, а собирал силы для отпора врагов, – объяснил Тимофей Гаврилович, глядя на башни Кремля, крыши которых светились багрянцем в лучах заходящего солнца.

– Помнится, лет тридцать назад, царь Иоанн для Казанских походов легко собирал сто пятьдесят тысяч в свое войско, а нынче и пятьдесят с трудом набирается – так вороги проклятые обезлюдели страну своими нападками со всех сторон – никому из соседей наших не нужна сильная Русь, которую задумал устроить царь Иоанн Васильевич, по прозванию Грозный, – завершил подьячий Тимофей, вставая с крыльца и разминая ноги, затекшие от долгого сидения за беседой о своем участии в большой битве с татарами под Молодью.

– Да, странно мне слышать, что такое большое сражение под Молодью не нашло прославления ни в народе, ни у царя нашего, – снова удивился Степан, вставая следом за Тимофеем с крыльца, где они вели беседы не единожды, погожими летними вечерами, когда заботы дневные уже улажены, а до завтрашних дел не наступил срок.

– Я спрашивал у Хворостинина, как ближнего опричника царя Иоанна, сколь велика была татарская сила и тот ответил мне, что более 120 тысяч воинов было с татарской стороны, в том числе и янычары турецкие, добавь сюда обозников, что были при лошадях, вот и все 150 тысяч наберется.

Наших же, вместе с обозниками, было впятеро меньше числом, но умелыми действиями воевод и отчаянной храбростью воинов удалось одолеть темную силу. В том сражении хан Девлет-Гирей еле унес ноги с поля боя, а многие его мурзы, зять, сын и внук погибли под ядрами наших пушек, – ответил Тимофей, продолжая беседу, ввиду того, что Степан не торопился домой к своей жене Марии и погода теплого вечера благоприятствовала к беседе.

– Царь наш Иоанн очень заботился об артиллерии и ружейном деле, видя в огневом войске большие преимущества перед обычным снаряжением воина: луком со стрелами и мечом-кладенцом, а многие воины из ополчения и вовсе были с одними топорами.

Под Молодью наши войска и одолели татар в огневом сражении. Каждое ядро, выпущенное из пушки по врагу, наступающего сплошной стеной, поражало десяток и более воинов, каждый заряд из пищали пробивал насквозь до трех татар, что и обеспечило нашу победу. Пушки и пищали бьют врага издали, и потому наши воеводы старались не допустить татар для борьбы врукопашную, где они одолели бы нас числом.

Потому воеводы и увели татар на лесную дорогу в тесноту, завалив окрестности засеками да рвами глубокими. Татарин силен на коне и быстрым маневром, а здесь ему пришлось пробираться узкой дорогой среди деревьев, где не уклониться от пушечных ядер из нашей крепости – пусть и составленной из телег и щитов, но для татар и такая крепость уже затор для коней. И потом, когда татары побежали, не выдержав огня наших пушек и натиска воевода Воротынского, наши войска бросились следом и рубили татарву до самой Оки, где на берегах положили еще многие тысячи басурман. Как говорится, пришли волки по шерсть баранью, да ушли стриженными.

Воеводы послали гонцов царю в Новгород о великой победе, потом и Воротынский преподнес царю трофеи с поля Победы под Молодью, за что царь обласкал его.

После этой победы царь Иоанн распустил опричное войско, присоединив его к земскому воинству, из стрельцов, поняв, что объединенная сила всегда лучше разрозненного войска. Ведь почему татары прорвались к Москве за год до битвы при Молодях: да потому, что опричные войска вместо пяти полков выставили один и тот действовал, не подчиняясь князю Бельскому. Вот татары и обошли наши войска и сожгли Москву дотла, так что уцелела едва ли треть москвичей из 60 тысяч жителей, к которым надо прибавить всех бежавших от татар из окрестностей. Еще 60 тысяч хан Гирей угнал в полон – вот и получается, что в битве под Молодью наши воеводы Воротынский и Хворостинин вернули татарам должок сполна, отучив басурман нападать на Русь.