Ганс Шиндлер Беллами - Предание об Атлантиде

Саис, в котором Солон, как говорят, познакомился с историей Атлантиды, во времена Платона, то есть около двух веков спустя, во многом был почти греческим городом {35}. В Навкрате {36}, на западном, или канобском, берегу Нила, была ещё большая греческая колония, а при жизни Платона во многих районах Нижнего Египта находились мощные силы греческих наёмников. Если бы рассказ Платона не был достоверным и дошёл бы до Саиса, о нём непременно услышал бы кто-нибудь из жрецов храма Нейт; кроме того, ни один из многочисленных живших в Саисе греков или эллинизированных египтян не опроверг эту историю и не сообщил, что о ней ничего не известно в учёных кругах. Как предполагают, сам Платон посетил город в ходе своего путешествия в Египет и, следует полагать, уточнил у местных жрецов различные детали сообщённого около двух веков назад Солону предания. Как бы то ни было, в то время предание должны были всё ещё помнить, поскольку о нём упоминалось в надписях на обелисках, которые существовали в Саисе во времена Платона и его последователя и комментатора Крантора, который, очевидно, дал себе труд проверить поразительное повествование своего учителя [44]. Хотя эти столпы были утеряны и до сих пор не найдены, нет никаких оснований сомневаться в том, что они существовали.

Древний Египет глазами современного художника

Ещё один момент, на который стоит обратить внимание, заключается в том, что Сократ, самый значимый участник философского «праздника речей», на котором был впервые рассказан миф об Атлантиде, представлен слушающим повествование Крития в полном молчании. Впрочем, это можно истолковать как подтверждение того, что затронутая тема находится вне пределов его обычных интересов. Но, с другой стороны, можно увидеть в том и свидетельство, что Сократ оказался под большим впечатлением от услышанного. Когда Сократ «Диалогах» выступает как одна из спорящих сторон, он всегда представляет «искателя истины». Литературный памятник, воздвигнутый Платоном своему старому учителю, очень реалистичен, это не вымышленная идеализированная словесная картинка, как делали некоторые сочинители меньшего масштаба, которые включали Сократа в свои произведения в качестве драматического персонажа . Если миф об Атлантиде был всего-навсего «философской фантазией» Платона, он, конечно, изобразил бы Сократа, приводя какие-либо образцы его знаменитой иронической диалектики или возражения. Однако Сократ, в сущности, выслушивает первый рассказ Крития как « подлинный исторический отчёт, а не вымысел ». Если эта оценка предания об Атлантиде принадлежит самому Платону, а не Сократу или собственное мнение Сократа утаено, её следует рассматривать в качестве весьма своеобразного и сомнительного самовосхваления со стороны великого философа. На самом деле это будет единственный подобный пример, который нам известен, и к тому же лишённый смысла, поскольку рассказ почти не рассматривается с точки зрения философии. Конечно, сама мысль о подобном должна быть отставлена. Сократ не оставил записанных сочинений, и практически всё его учение, взгляды, мнения и даже случайные замечания известны только через Платона или его изложение каких-то случаев. Их «аутентичность» не вызывает сомнений. Тогда и приведённая реплика тоже должна считаться подлинной. Тщеславию в голове Платона не было места.

Один из самых замечательных моментов, на которые обращаешь внимание в связи с платоновским мифом об Атлантиде, это довольно своеобразная настойчивость, с которой он вводится. Когда Тимей вот-вот должен начать свою речь «О происхождении вещей» Гермократ останавливает его и предлагает, чтобы Критий мог выступить вне очереди, так как его сообщение выходит из ряда вон. Я могу, конечно, недооценивать Платона в целом, но у меня нет ощущения, что это лишь литературный приём, предназначенный для привлечения внимания к выступлению Крития, которое должно последовать после некоторых предварительных ухищрений. Хитрость подобает незначительным писателям, но я постеснялся бы подходить с подобными мерками к одному из величайших философов, которых знал мир, который был тогда на пике своего расцвета и всегда был прекрасным стилистом и тщательно продумывал свои сочинения. Кроме того, если посчитать, что рассказ Крития в «Тимее» на самом деле лишь литературный трюк, то подобный приём неудачен, поскольку в «Критии» обещание остаётся невыполненным. Видимо, его и не предполагалось выполнять: как утверждают некоторые исследователи, Платон оставил этот текст незавершённым и нарочно оборвал его на полуслове. Какую цель преследует подобная литературная мистификация, остаётся совершенно неясным. Нет! Пусть другие считают Платона шутником: после тщательного собственного изучения источника у меня сложилось твёрдое убеждение, что речь Крития звучит вне очереди именно в силу того, что сообщаемым им фактам придаётся очень большое значение.

Более того, оказывается, есть ещё один момент, который ранее, кажется, всерьёз не рассматривался. «Диалоги» Платона, как предполагается, были написаны самим философом как действенное средство изложить свои взгляды и имеют значение не большее, нежели обычный философский трактат. Форма диалога позволяет представить различные точки зрения на затронутый вопрос и ответить на возражения. Многие диалоги действительно могли быть облечены в подобную литературную форму именно по указанной причине, и только диалог «Критон» рассматривается как изложение, если не вообще как дословная передача действительно имевшей место беседы. Хотя я не могу сказать это о прочих «Диалогах» Платона, думаю, у меня есть веские основания утверждать, что, во всяком случае, «Тимей» и «Критий» также следует рассматривать как записи действительных бесед.

Существует ещё одна жизненная деталь, которая наводит на мысль, что мы имеем дело именно с повествованием о подлинном разговоре. Все мы знаем, что даже специально созванное для обсуждения заранее подготовленных тем собрание часто держится на тех, кто считает, что у него есть ценное и важное сообщение, которым следует поделиться. Это именно то, что произошло в Афинах в день, о котором идёт речь в первой главе.

Такой подход к проблеме поможет ответить на спорный вопрос: почему речь Крития, которая вызывает у нас столь большой интерес, представляет собою «фрагмент», лишь примерно вдвое больший пассажа в «Тимее», и, по приблизительным оценкам, содержит лишь треть или половину ожидаемой истории? Как правило, предполагается, что Платон решил, будто трилогия диалогов – «Тимей», «Критий» и «Гермократ» (из которых последний явно не был написан) – являет собою слишком амбициозный проект, а потому прервал работу на середине, но эта теория не очень убедительна.