Виталий Надыршин - Ошибка императора. Война

Антон несколько растерялся от такого довольно бестактного вопроса, тем более, особой родословной хвалиться ему не приходится. Однако, вспомнив, что и старик больше делал упор на родство со своим именитым родственником, произнёс:

– Родитель мой небольших чинов – отставной майор по морской части. Однако родственник по матери – барон Бруннов, наш посол в Лондоне. Он состоит в хороших отношениях с канцлером Нессельроде.

Тайный советник одобрительно покачал головой.

– Поди, знаете такового… – с ехидцей добавил Антон.

На кого из них намекал Антон, было не ясно, и Пётр Иванович на всякий случай произнёс:

– Да-да, люди уважаемые.

Мужчины на какое-то время замолчали.

– Так, Антон Дмитриевич, говорите, вольнодумства у нас в России нет? – первым нарушил молчание тайный советник. – Нет, сударь, 1825 год ещё не забыт, мысли бунтарские ещё живы в обществе. Наш император Николай Павлович тогда круто с ними обошёлся, да мысли их остались. А мысли, молодой человек, аресту не подлежат. Пример тому – надеюсь, небезызвестный вам Петрушевский и его соратники. Тоже тайное общество организовали, призывали к революции…

– Это которые были арестованы года четыре назад, в 1849 году? Я в то время как раз вернулся из Лондона. Их приговорили к смертной казни, кажется.

– Они самые. Да государь потом смилостивился и отправил их на вечную каторгу. Говорю же: мысли те заразные долго ещё будут терзать умы русские.

Заиграла музыка.

– Мазурка, господа! Мазурка… – раздался голос сверху.

Пётр Иванович скривился. Было видно, что начатый разговор ему не хотелось прерывать. Он ближе придвинулся к своему визави.

Антон тоже хотел поддержать этот немного опасный разговор.

– Зима… 1825 год… Сенатская площадь… Меня, Пётр Иванович, в то время ещё не было на свете, но про сие событие знаю по рассказам. Чего хотели декабристы, не понятно… Чем им император-то не угодил?

Пётр Иванович укоризненно посмотрел на Антона и усмехнулся:

– Не против престола они вышли на площадь, молодой человек. Совсем нет… Православие и самодержавие есть основа существования России. И на это никто не покушался. Нет! Жизнь общества они хотели улучшить… и только!

Признаюсь вам, Антон Дмитриевич, тогда многие, в том числе и ваш покорный слуга, хотели покончить с причинами отставания России от Европы, да боялись открыто говорить об этом. А вот декабристы решились… Результат известен. А почему?.. Забыли они, что, помимо православия, самодержавия, есть ещё на-род-но-сть, – протяжно произнёс отставной советник, явно делая ударение на последнее слово. – Это раньше в столице государственные перевороты делали в одну ночь, а в XIX веке одного желания мало. Вона как в Европе полыхало совсем недавно. Народ поднялся… Короля Франции престола лишили, республику провозгласили…

– А через три года восстановили, – вставил Антон, – император Наполеон III правит нынче, – и тут Антон не удержался и похвастался: – Я с этим Шарлем-Луи Наполеоном немного знаком, он письмо через наше посольство в Лондоне для нашего императора передавал. Хотел тогда Наполеон аудиенцию у государя заполучить. Да не получилось, отказали ему в том. Мы с этим Шарлем в доме дяди моего, Филиппа Ивановича, долго беседовали, кофе пили, дядя грог сделал, расстались друзьями, – немного приврал Антон.

– Вот вы, Антон Дмитриевич, теперь видите разницу в революционных событиях. Там, во Франции, народ поднялся, а у нас – малая часть военной верхушки. Не учли наши революционеры: русские люди глубоко религиозны и преданны царю-батюшке, потому и не вышла большая часть солдат на площадь. Мужик-то русский, он сперва понять должен, что от него хотят, и будет ли ему, мужику, лучше от этого. А что для этого нужно?.. Слышали, поди, наш недавний разговор с товарищем моим Кириллом Игнатьевичем?..

Антон кивнул.

– Просвещение мужика – вот наиглавнейшая задача, мой дорогой лейтенант. Вот так я думаю. И заметить хочу, вы уж послушайте старика, Антон Дмитриевич. Для Европы главное – корысть, всё на деньги переводят, а для России главное – духовность. Вот откуда и вечное несогласие у нас. Господи! – старик перекрестился. – Уже начал изрекать мудрые мысли. Совсем старым, значит, стал.

Бывший тайный советник тяжело вздохнул и погрузился в свои мысли. Но Антон своим вопросом вывел его из этого состояния.

– Это что ж получается?!.. Значит, французы зря бунтовали, коль всё на место вернулось? Хочу вас, ваше превосходительство, спросить, – с насмешкой произнёс Антон.

Пристукивание танцующих пар каблуками (атрибут мазурки) и сама музыка заглушили слова лейтенанта, старик его не услышал, и Антон не стал дальше продолжать опасный разговор, тем более что, потирая колено, старик уже поднялся с дивана. Он пристально посмотрел на Антона и неожиданно тихим и печальным голосом изрёк:

– Память о мудрых никогда не исчезнет, ибо мудрость и просвещение есть законные дети своих родителей. Собирайте, молодой человек, эту сладкую пищу для старости. Господи, прямо на глазах старею, мудрость прямо-таки прёт наружу.

Старик окинул взглядом зал и, покачав головой, добавил:

– Ох-ох, зачем говорю, кому?..

И опять не извинившись, чуть-чуть прихрамывая, удалился в поисках очередного собеседника.

Прошло ещё около часа. Устав бесцельно бродить по залу, Антон присел на диван подле группы весьма пожилых людей. Причём старички сидели рядом, но обособленно, как бы отдельно от недалеко ушедших по возрасту дам, по всей видимости, собственных жён.

Старики были возбуждены. Весьма вероятно, спорили и, как обычно любят пожилые люди, весьма горячо, настырно добиваясь только своей правды.

– А я… а я, милостивейшие господа, говорил и говорю, – запальчиво и довольно громко убеждал коллег один из стариков, одетый в чёрный дорогой, но старомодный мундир государева чиновника не менее десятого ранга. – Государь наш спасал австрийский престол в 1848 году только из монаршей солидарности. А зачем, я вас спрашиваю? Держимордами стали мы в Европе, а не спасителями устоев чужой страны.

– Верно, верно, граф, глаголете. Пусть бы австрияки сами со своими венграми и воевали. Нам-то чего до них? Всем в Европе хотим помочь, всех примирить меж собой…

И тут, обратив внимание на подсевшего к ним офицера, старики, как по команде, замолчали. Зато их жёны, обвешенные драгоценностями, завидев красавца-лейтенанта, переключили на него своё внимание.

И уж тут Антон вдоволь наслушался от них упрёков в чересчур свободных нравах нынешней молодёжи. Старушки говорили и говорили, они перебивали друг дружку, каждая старалась высказать претензии к молодёжи, видимо, выговаривая личные обиды на своих молодых родственников.