Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга: Французская цивилизация

Заметим, что, если следовать тексту летописи, получается, что «русь, чудь, словене» и прочие насельники Верхней Руси сначала изгнали варягов за море, отказав им и в дани, затем погрузились в междоусобные раздоры, и только после того послали за варягами вновь, обусловив притом их вокняжение четко оговоренными кондициями 46 46 Именно так понимает «наряд», упомянутый в формуле «призвания варягов», современная историческая наука (см.: Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. «Ряд» легенды о призвании варягов в контексте раннесредневековой дипломатии // Славяне и их соседи. М., 1989, с.9-11). . Следовательно, не варяги, но предстоятели местного населения полагали себя хозяевами положения на берегах Волхова и Невы. А ведь дело происходило в разгар «века викингов», когда им, казалось, никто, кроме разве что византийцев, не мог противостоять. Во всяком случае, франки о том и мечтать не могли.

Отметив своеобразие ситуации, нужно оговориться, что в одном, и в весьма важном отношении предки теперешних французов, безусловно, превосходили норманнов. Речь идет о началах государственности, присущих франкам с древних времен. «Уже при Меровингах можно говорить о своеобразном политическом мессианизме франков: они самой историей предназначены, чтобы создать могущественное королевство, «квазиимперию», и господствовать над другими народами. Позднее, при Каролингах, это представление франков о себе получит завершение в концепции «царственного народа» (gens regalis)» 47 47 Ронин В.К. Франки, вестготы, лангобарды в VI-VIII вв. // Одиссей: Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. 1989. М., 1989, с.64. . Остатки римского государственного устройства, в некоторых сферах достаточно прочные, сохранились в жизни и местного, галло-римского населения.

Ничего подобного на Руси, разумеется, не было. Именно в силу этого факта, русские с давних времен возводили устроение своего государства к «призванию варягов», в жизни же Франции норманнское влияние сохранило свой временный и локальный характер.

Было, впрочем, сословие, психологический склад которого испытал более глубокое влияние норманнов, а в известной степени и сформировался под их влиянием. Мы говорим, разумеется, о севернофранцузском рыцарстве, под определяющим влиянием которого выработались психологические доминанты и западноевропейских феодалов в целом.

Обращаясь к старофранцузской словесности, сохранившей немало ценившихся в этой среде сочинений, исследователи регулярно сталкиваются со следами более архаичной – так сказать, «проторыцарской» – ментальности. В этом случае целесообразно предположить, что перед нами – следы дружинной поэзии, в свою очередь, нередко хранящей следы древней «воинской магии». К текстам этого рода относится небольшая старофранцузская поэма, зафиксированная на бумаге (точнее, пергамене) во второй половине XIII века.

“Qui est li gentis bachelers?

Qui d’espée fu engendrez,

Et parmi le hiaume aletiez…”

Даже располагая лишь знанием современного французского языка можно понять, что автор этого стихотворного текста задается вопросом, что (qui) представляет собой (est) подлинный – так сказать, образцовый (gentil) – рыцарь (bacheler 48 48 Сразу оговоримся, что в словаре современного французского языка зарегистрировано лишь слово “bachelier”, применимое в наши дни не более чем к носителю низшей ученой степени (в наших университетах и институтах, кажется, также с недавнего времени появились «бакалавры»). Источником обоих слов послужило латинское “baccalaureus”. ). Ответы на этот вопрос нанизываются один за другим на одну монотонную рифму. Такой добрый молодец был (fut 49 49 Это – глагол être, употребленный в порядочно теперь устаревшем, но по старинке включаемом в грамматические пособия «простом прошедшем времени», Passé simple. ) рожден (engendré) мечом (épée), а (et) вскормлен (allaité) среди (parmi) шлемов 50 50 В теперешнем французском языке «шлем» будет “casque”. Слово это представляет собой относительно недавнее (примерно пятивековой давности) заимствование из испанского языка. В данном же тексте, автор употребил более древнее слово “hiaume”, несомненно произошедшее от древнегерманского корня, близкого к древневерхненемецкому ”hēlm” (к которому следует, кроме того, возводить, с одной стороны, современное немецкое “Helm” в том же значении, а с другой – и хорошо нам знакомое русское слово «шлем» и такие производные от него лексемы, как «ошеломить»). … Располагая желанием и досугом, читатель легко может сравнить наши предположения с переводом привлекшего наше внимание текста, выполненным специалистом 51 51 Михайлов А.Д. Об одной старофранцузской параллели «Слову о полку Игореве» // Исследования «Слова о полку Игореве». Л., 1986, с.88-89. .

Далее автор продолжает описывать идеального рыцаря, а исследователь задается вопросом, откуда мог, в частности, взяться весьма архаичный мотив «рождения от меча». Перебирая возможные варианты, А.Д.Михайлов полагает в данном случае возможным влияние либо норманнской, либо же англо-саксонской дружинной поэзии (генетически обе были весьма близки). По общим соображениям, мы бы не исключили возможности также латентного франкского влияния.

Вслед за этим, отечественный историк литературы обращается к удивительно схожему фрагменту из «Слова о полку Игореве», где молодые дружинники были также «под трубами повити, под шеломы възлелеяни, конець копья въскръмлени». Не отрицая возможности независимого развития в одну эпоху и в схожих условиях подобных друг другу образов, нужно отметить, что и для нашего Слова употребленные выражения являются, пожалуй, достаточно архаичными.

Между тем, применительно к Слову о полку Игореве историки литературы давно предполагают влияние более архаичной варяжской дружинной поэзии 52 52 Шарыпкин Д.М. «Рек Боян и Ходына…» (к вопросу о поэзии скальдов в «Слове о полку Игореве» // Скандинавский сборник, 1973, Т.18, с.195-202; Idem. Боян в «Слове о полку Игореве» и поэзия скальдов // Труды отдела древнерусской литературы, 1976, Т.31, с.14-22 . Приняв во внимание эти соображения, можно предположить, что в данном случае перед нами – пример независимого влияния норманнов на ментальность, с одной стороны, французского рыцарства, с другой – древнерусской «младшей дружины», нашедшая нетривиальное отражение в их словесности.

В целом же, «норманнская цивилизация» послужила фактором, не разделявшим, но способствовавшим культурным контактам раннесредневековых обществ Франции и Руси.

В 1096 году папа римский Урбан II на одном из церковных соборов, посвященных решению стратегических проблем западного мира, призвал «королей, благородных сеньоров, рыцарей и всех христиан» оставить свои повседневные занятия, вооружиться и отправиться в поход на Иерусалим. Собор был созван во французском городе Клермон, а французское рыцарство откликнулось на призыв с немалым энтузиазмом.