Людмила Доморощенова - Лабиринт без права выхода. Книга 1. Загадки Ломоносова

Если вспомнить, что в мае следующего года обиженный на Генкеля Ломоносов смело рванул по тому же маршруту жаловаться на жизнь российскому посланнику барону Герману Карлу фон Кейзерлингу, резиденция которого находилась в Дрездене, то сам собой напрашивается вопрос: а не Юнкер ли возил специально приодетого для этой поездки Ломоносова, чтобы представить его господину барону? Юнкер был лично знаком с Кейзерлингом, исполнявшим в 1733-34 годах обязанности президента Петербургской Академии наук. Но почему он взял в поездку только Ломоносова, если прекрасно отзывался в письме в Академию наук обо всех трёх студентах, оставивших у него якобы самые благоприятные впечатления? Чем был вызван этот, судя по всему, специально подготовленный в течение трёх месяцев визит, чего ждали от посланника? Была ли это инициатива самого Юнкера или он был наделён какими-то полномочиями, а если да, то кем и какими? Пока у нас нет ответов на эти вопросы, но позднее мы попытаемся их найти.

В декабре 1739 года, через четыре, как писал потом Михаил Васильевич, месяца, проведённых «в тесном общении с Ломоносовым», Юнкер засобирался обратно в Россию. Но если вспомнить, что этот академик находился у Генкеля во Фрейберге с июля по декабрь, то получается, что ему потребовалось больше месяца усилий, чтобы «приручить» студента. Что-то сдерживало в Михайле традиционное русское радушие и открытость, что-то мешало ему изначально принять протянутую для дружбы руку профессора.

В то же самое время Генкель в письме Корфу от 13 декабря (отправленном, скорее всего, с этим попутьем) сообщил, что занятия студентов металлургией «идут успешно». Он напомнил о необходимости произвести прибавку к стипендии, так как студентам «нет никакой возможности изворачиваться 200 талерами», а также попросил выслать причитающийся ему гонорар за предстоящее обучение их в первую половину 1740 года.

То есть, судя по этому письму, всё идёт своим чередом: студенты учатся, учитель беспокоится о них, не забывая, естественно, и себя. И вдруг, буквально через несколько дней после отъезда Юнкера, – взрыв эмоций, грубые оскорбления Ломоносовым Генкеля и членов его семьи, публичные обвинения в корысти, некомпетентности, истерика по поводу денег. А ведь в декабре Генкель давал студентам на карманные расходы столько же, сколько и в предыдущие месяцы, при этом в десять раз больше, чем рекомендовала Академия наук (кстати, другие студенты, похоже, не бунтуют). Естественно, такое поведение привело к ссоре ученика с учителем.

Что же стало с характером Ломоносова в Германии? Вспомним: на Севере, в родных стенах – это послушный сын и внук (детские потасовки со сверстниками не в счёт). С мачехой не ладятся отношения – бежит от греха подальше, мёрзнет, голодает, но на глаза ей до ночи не кажется во избежание разборок. Перед соседями, когда надо, «свечой теплится». Из дома навсегда уходит по-тихому, без скандалов. И в Московской духовной академии осталась о нём добрая память, то же самое – в Киевской академии. На алтын в день безропотно жил, но не оставил своих занятий науками. Что же случилось с ним «за морем», почему рачительный крестьянин превратился в расточительного повесу, срывающегося на истерику при мысли о деньгах, жертвующего ради них даже возможностью обучения наукам, которые уже стали смыслом его жизни?

Почти все беллетризованные биографии учёного наполнены сожалениями их авторов по поводу того, что Академия наук держала студента Ломоносова и его товарищей на голодном пайке, задерживала отправку денег в Германию, урезала стипендию и так далее. Утверждается, что на те меньше чем полстипендии (150 рублей, или почти 200 талеров), которые получили русские студенты во Фрейберге на первое полугодие учёбы здесь, можно было только прозябать, умирая с голоду. Так ли это?

Летом 1789 года в Германии побывал проездом 23-летний Николай Михайлович Карамзин, будущий российский историк. В своих «Письмах русского путешественника», опубликованных вскоре после возвращения на родину, он отметил: «В Саксонии вообще жить недорого». А каков был прожиточный минимум жителей Фрейберга в то время? А.А. Морозов, на которого мы уже неоднократно ссылались, приводит в своей книге «М.В. Ломоносов» такие данные: «Недельный заработок рудокопа был 18-27 грошей, из которых несколько грошей уходило ещё на свечи для шахты, которые рабочий приобретал за свой счёт. Но каждый рабочий вносил непременно три гроша в „копилку” своего содружества или корпорации, которая поддерживала больных и ставших неспособными к горным работам товарищей и упорно боролась за свои права».

То есть рудокопы Фрейберга в первой половине 18 века получали в год за свою каторжную работу в среднем 50 талеров (талер – серебряная монета, равная 24 грошам, или правильнее – грошенам), что в десять раз меньше изначально определённой стипендии русских студентов (400 рублей равнялись 500 талеров)! И даже если писатель ошибся и свои 18-27 грошей (в среднем один талер) рудокопы получали не в неделю, а в день, то и тогда в год это – 365 талеров (без вычетов и при работе без выходных).

Да что там саксонские рудокопы! Король Пруссии в 1713-40 годах Фридрих Вильгельм I, при котором основными правилами управления в этой стране стали контроль и экономия, выделял, как известно из его биографии, на питание каждого члена своей семьи (включая самого себя) 6 грошен в день. При этом на известном портрете 1733 года он выглядит весьма упитанным мужчиной. Сын его, будущий король Фридрих II Великий, в период учёбы получал на личные расходы (та же стипендия) 360 талеров в год, что было значительно меньше стипендии, назначенной российским Сенатом Ломоносову и его товарищам.

Почему же немецкий король экономил, а живший в это же время на его земле русский студент (юные Райзер и Виноградов, скорее всего, только брали пример со старшего товарища) счёта деньгам не хотел знать? Что имел в виду Генкель, говоря в письме Шумахеру, что Ломоносов «уже давно желает разыгрывать роль господина» (в других вариантах перевода – барина)? Почему во Фрейберге при переезде с квартиры на квартиру Ломоносов, почти 30-летний здоровый мужчина, который мог также позвать на помощь своих друзей-товарищей, тем ни менее нанимает за два талера (!) людей для переноски своих вещей на новое место жительства, о чём пишет в письме И.Д. Шумахеру от 5 ноября 1740 года?

Самый простой ответ – неумение студентов распоряжаться деньгами; тем более – большими деньгами. Но, думается, дело не только и не столько в этом. Деньги – вещь очень непростая. На них можно купить хлеб, книгу, одежду. Это их обыденный, так называемый профанный смысл. Но деньги могут превращаться в нечто, несущее особый смысл и значение, например, определять значимость человека: чем больше платят, тем более он ценен и значим. Это их сакральный смысл.