Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

И вот мы узнали, что В. З. назначен инспектором после Петра Николаевича Лаврова. Мальчишки мальчишками, а по-своему мы решили: «Нет, не то дерево нам дают переносить». У Петра Николаевича было так: взглянет он – и полный порядок. «Развалит он дисциплину» – думали мы о В. З.

[ [41] Там же автор дополняет: «Вот почему, когда В. З. был назначен инспектором училища, то нам, мальчишкам, неопытным и наивным, и то казалось, что В. З. по своему характеру не подходит для этой деятельности. Слишком большая разница в этом отношении была между ним и Петром Николаевичем. П. Н. обладал какой-то прямо магической силой влияния на учеников, силой внушения, а у В. З. этого не было. Помнится, как однажды во время экскурсии в лес, В. З. играл с нами лаптой, споткнулся, упал и ушибся. Реакция с нашей стороны была противоположной той, какой следовало бы быть: нам было смешно, и это было не от злости, не от желания поглумиться, позлорадствовать, а просто из-за отсутствия чего-то сдерживающего, что должно бы быть между нами, учениками, и В. З. как нашим инспектором. Будь бы в этом случае на месте В. З. Пётр Николаевич, такой реакции не последовало бы: появлению её воспрепятствовал бы некий категорический императив» // Там же. Л. 9 об.-10. ]

Не так давно, через 56 лет, я встретился с нашим б[ывшим] надзирателем [42] Иваном Николаевичем Ставровским. (Примеч. автора). , который работал при В. З., и он тоже отозвался о нём в том смысле, что он был не на высоте своей должности. Пётр Николаевич мало прибегал к наказаниям, а больше внушал; Василий же Захарович, наоборот, злоупотреблял применением наказать, от чего острота их влияния снижалась, а иногда сводилась на нет. В числе наказаний было, например, ставить к стенке во время обеда. Иван Николаевич по этому поводу и сказал так: «Нагонит он (В. З.) к стенке несколько человек, а они стоят и смеются». Но впоследствии, как видно, В. З. всё-таки выровнял свою линию поведения при исполнении должности инспектора и работал до «гибели» училища.

Я встретился с Василием Захаровичем через 26 лет – в 1928 г. во время работы по подготовке кадров в тресте «Уралмет». Случайно узнавши, что он работает на складе «Уралмета» зав[едующим] складом, я зашёл туда в тот момент, когда он отпускал гвозди. Встреча была не обычной и, можно сказать, тяжёлой: неужели, подумал я, В. З. не мог бы устроиться на работу педагогом? Я вспомнил про встречу с П. В. Хавским в с[еле] Полевском и подумал: «а он ведь тоже «в футляре» и не мог из него вылезти». У него были дети: сын где-то работал на видном месте, дочь – тоже. Неужели не могли они повлиять на него? Нет, он не смог перестроиться. Каким он был серым, не инициативным в дух[овном] училище, таким остался и после него. [43] В очерке «Василий Захарович Присёлков» в составе «Заметок о педагогическом составе Камышловского духовного училища» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор дополняет: «Ходили слухи о том, что В. З. скончался в Старой Утке, где он доживал свой век у сына. Sic transit gloria mundi! » // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 385. Л. 10–10 об. Sic transit gloria mundi! – по-латински «Так проходит мирская слава!»

Этим неблагозвучным словом, кстати сказать ещё употребительным в полицейской организации, назывались ближе всех стоявшие к нам воспитатели, те, которым было вверено ежедневное попечение о нас с раннего утра и до сна. Несмотря на то, что функции их деятельности были элементарными, они в своей деятельности проявляли различный подход к нам, в соответствии со своими индивидуальными чертами характера и были, так сказать, представителями различных стилей воспитания.

Иван Николаевич стоял ближе к нам, чем кто-либо другой из наших б[ывших] надзирателей. Кажется мелочью было то, что он организовывал нас на игры и сам принимал в них участие, а для нас это было очень ценным. В ограде одно время построены были по обе стороны центральной дороги снежные укрепления – валы, за которыми располагались две армии. Снарядами были снежки. И вот начиналась перепалка. Тот, в кого попадал снежок, считался убитым и выбывал из числа бойцов. Сначала велась позитивная [45] Так в тексте, правильно – позиционная. война, а потом она переходила в атаку. Снежки иногда кидал и И. Н. Через два часа войны все красные лицом, возбуждённые бойцы направлялись на чай. Как сосчитать, сколько здоровья, энергии, зарядки к учению уносили с собой и в себе ученики после этой игры.

У И. Н. была мягкая и деликатная манера обращения с нами. Исключительно ценным для нас было то, что И. Н. был певец и принимал участие в наших художественных «затеях». Не забыть, как ставили отрывки из оперы «Иван Сусанин» [46] В описываемые автором годы опера называлась «Жизнь за царя». и И. Н. играл Сусанина. Что говорить, пение всегда было нашей слабой стрункой, а человек – певец всегда был у нас в почёте. [47] В очерке «Иван Николаевич Ставровский» в составе воспоминаний и биографических очерков о бывших семинаристах в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Однажды затеяли поставить оперу «Иван Сусанин». (Чего только не выдумывали горячие головы!) И. Н. пел «Чуют правду», два мальчика пели: один – «Не о том скорблю, подруженьки», а другой – «Ты не плачь, сиротинушка». И. Н. иногда принимал участие и в хоре, даже дирижировал им. Доказательством того, что «духовники» с уважением относились к И. Н., является то, что ему даже не было дано прозвища» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 726. Л. 21–22 об. Нет, И. Н. не был для них надзирателем, а был воспитателем. Таким он остался в нашей памяти, поэтому приятно сознавать, что он здравствует и по сие время и встречаться с ним, как с ветераном б[ывшего] дух[овного] уч[илища]. [48]

Н. П. Дубровин, в отличие от И. Н. Ставровского, был замкнутым человеком, держался в отдалении от учеников. И. Н. Ставровский был больше воспитателем, чем надзирателем, а Н. П. Дубровин, в нашем представлении, больше был именно надзирателем. [50]Дальнейшая судьба его была очень своеобразной. Он женился на старшей дочери смотрителя дух[овного] уч[илища] Михаила Николаевича Флорова – Ксении Михайловне – и чтобы дать ей возможность получить высшее медицинское образование, ушёл в священники и рано умер. Ксения Мих[айловна] работала врачом, вышла потом замуж тоже за врача и умерла в Омске.