Эдуард Просецкий - Искушение Агасфера

Но при виде этих согбенных, едва волочащих ноги, лицемеров, всем видом своим выказывающих фальшивую набожность, – в нем крутым всплеском взыграл приступ религиозной вражды, и Агасфер неожиданно для себя выкрикнул:

– Как смеете вы требовать Его смерти?! Вы не можете делать этого, «поскольку вы созданы не по собственной воле, и родились не по собственной воле, и живете не по собственной воле, и умрете не по собственной воле, и не по собственной воле будете давать отчет перед Верховным Царем Царей»?! – привел он отрывок из Писания. – Не в ваших руках жизнь и смерть!

В ответ полетели выкрики, полные ненависти, а потом и камни, и Агасфер счел за благо поспешно ретироваться.

Подойдя к дому Мардохея, он долго стучался в закрытую калитку, пока не вышла наконец хмурая неопрятная служанка, неохотно впустившая гостя во двор.

– Хозяина нет дома, – проговорила она.

– Ты лжешь, женщина, – возмутился Агасфер. – Я видел его в окне.

– Хозяин не принимает, – последовал ответ.

– Меня он примет.

– Он никого не принимает.

– Пойди и скажи, что у меня к нему неотложное дело. Недовольно бормоча, она удалилась. Мардохей явился со страдальчески сморщенным лицом, низко опустив голову в своем показном фарисейском благочестии.

– Зачем ты потревожил меня в субботу, Агасфер? – спросил он немощным, скрипучим голосом. – Суббота принадлежит Богу, я провожу ее в молитвенных бдениях и покаянии.

– Я пришел, потому что вчерашний переполох в храме нарушил наши планы.

– Даже более серьезные дела откладывались в субботу, – проскрипел Мардохей. – Во время Маккавейской войны повстанцы предпочли умереть, «не бросив камня», дабы не осквернить седьмого дня.

– Мне нужно знать, сколько серебра и золота принесли тебе вчера слуги, – пояснил Агасфер. – Я должен отчитаться перед хозяином.

Мардохей глубоко вздохнул:

– У них не было с собой ни сикля. Они явились, стеная и моля о пощаде, ибо были избиты и ограблены на выходе из храма во время устроенной Назарянином суматохи.

– Я хочу поговорить с ними.

– По случаю субботы слуги отпущены по домам, – сказал Мардохей, с гримасой боли потирая поясницу. – Приходи после пасхи, Агасфер. А сейчас мне нужно молиться.

Сразу же после пасхи Агасфер явился к Мардохею, но не был допущен даже во двор: его жена Ревекка с голыми по локоть мокрыми руками открыла калитку, перекрыв проход своим мощным телом, и стала громко причитать, что Господь наказал ее бедного мужа, однажды подослав к нему Агасфера, что ее бестолковый доверчивый Мардохей по доброте своей опять влип в историю и не знает, как теперь смотреть в глаза свату Закхею, что он сейчас то ли в Вифлееме, то ли в Геродиуме и неизвестно, когда вернется, а провинившиеся слуги уволены. И если он, Агасфер, мужчина, то должен сам уладить дело с Закхеем…

Во время этого надрывного монолога она тискала передник, вытирая об него руки, а под конец разразилась обильными слезами.

Они так подействовали на чувствительного Агасфера, что от дома менялы уходил он в смятении; но когда разум взял в конце концов верх, стало очевидно, что его, Агасфера, нагло и преднамеренно шельмуют, и самым убедительным доказательством этого является уклонение Мардохея от встреч и спешное увольнение слуг, которые помогали Агасферу в храме.

Поднимаясь по каменистой дороге в Вифанию и горько сетуя, что ошибся в человеке, которому так доверился, он невольно вспоминал слова Писания: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета».

Слухи об изгнании Иисусом торгующих из храма разнеслись по всему Иерусалиму и, словно круги на воде, стали расходиться по земле Иудейской; а потому когда понурый Агасфер с повинной предстал перед хозяином, Закхей уже знал о случившемся.

В тот момент, когда явился меняла, скотовладелец сидел на террасе в свободном одеянии фарисея с красными каймами и с выражением детской доверчивости на лице слушал трели пестрого щегла, поющего в клетке.

Смирив свою гордыню, Агасфер пал перед хозяином на колени, проговорив:

– Господин, если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.

Закхей долго, изучающе посмотрел на него и наконец произнес:

– Слова твои исполнены ума и искренности, Агасфер. Встань с колен и садись к столу.

Вскоре по приказу хозяина та самая служанка, что однажды приходила ночью к Агасферу, принесла вино и фрукты; накрывая на стол, она скромно опускала глаза, никак не выявляя своего знакомства с гостем.

– Ах, какая ты у нас тихоня, Дебора… – усмешливо заметил Закхей и подмигнул Агасферу: – Ну как, в прошлый раз она понравилась тебе?

Агасфер перехватил расширенный, умоляющий взгляд самаритянки и неопределенно ответил:

– Я благодарен за твою заботу обо мне, господин.

Девушка вздохнула с облегчением и поспешно удалилась, унося пустой поднос.

– Славная кобылка, – произнес Закхей, пригубливая вино.

Похоже, он пребывал в отличном благорасположении, и это сильно озадачило Агасфера, который, хмелея от выпиваемого, вновь и вновь возвращался к событию в храме.

– Этот Назарянин… – повторял он. – В одиночку одолел всех… Словно демоническая сила вселилась в Него…

– Кстати, мне тут пересказали одну его притчу, – вспомнил Закхей. – У некоего заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, другой пятьдесят. Им нечем было заплатить, и он простил обоим. Кто же из них больше возлюбит его? Как ты думаешь, Агасфер?

– Полагаю, тот, кому он больше простил.

– Верно! – рассмеялся Закхей. – Но это не про меня. Я могу простить человеку все, кроме долгов. Ибо не зря сказано в Писании: «Если я не за себя, то кто за меня?» А потому давай спустимся в подвал и подсчитаем, сколько ты мне задолжал.

Когда они сверили с наличностью записи в учетной книге, выяснилось, что недостает именно тех денег, что в тот злополучный день слуги Мардохея должны были унести с торжища. Даже за вычетом того, что заработал Агасфер по условиям договора, сумма долга оказалась так велика, что Агасфер едва не потерял сознания:

– Господин, ты губишь меня, – пролепетал он. – Моей жизни не хватит, чтобы расплатиться с тобой…

Закхей дружески похлопал его по плечу:

– Поскольку ты друг моего свата, так и быть, я смягчу условия. Мне нужен раб, чтобы пасти овец. Он стоит тридцать сребренников. Ты станешь пастушествовать у меня за еду и одежду, а я ежемесячно буду выплачивать тебе один сребренник. Когда скопишь нужную сумму – купишь мне раба и будешь свободен. Ведь не зря же сказано в Писании: «Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием».