Эдуард Просецкий - Искушение Агасфера

Вифания располагалась в отрогах гор Иудейских, и путник, вышедший из Иерусалима ранним утром, достигал ее еще до того, как солнце вставало в зенит.

Покинув дом Мардохея в зябкие предрассветные сумерки, Агасфер с наставником миновали крепость Антония, через Овечьи ворота вышли к Кедрону, пересекли его долину, укрытую текучим туманом, и с пробуждением птиц уже поднимались на пологий склон Елеонской горы.

Вифания, щедро освещенная солнечными лучами зрелого лета, предстала перед ними уступчато рассыпанными по холмам коробочками строений с плоскими крышами, утопающими в фруктовых садах, пальмах и виноградниках.

Двухэтажный каменный дом Мардохеева свата Закхея был окружен оградой, вдоль которой росли акации, олеандры и миртовые кустарники в белых цветах.

По двору расхаживали куры, подавая осторожные, вкрадчивые голоса, раскидистое гранатовое дерево ярко краснело спелыми плодами, а из чаши журчащего фонтана пил ослик, и полный человек в длинном полосатом хитоне и верхней накидке, голова которого была покрыта белым платком с шерстяной перевязью, сидя на корточках почесывал ему брюхо, что-то ласково приговаривая. Это и был Закхей.

Мардохея встретил он радостными восклицаниями, и Агасферу понравилась и эта искренность хозяина дома, и его простое одеяние галилеян, и явная любовь к животным.

Вскоре они сидели уже в тени террасы на втором этаже, где был накрыт стол; порывистый ветер из пустыни Иудейской легонько овевал их, и в сухом воздухе особенно отчетливым был то и дело долетающий острый запах стойла.

– Хорошо, сват, что застал меня, – улыбался Закхей круглым розовощеким лицом, вправленным в короткую бородку. – Я как раз собирался поехать на пастбище к Анафофу, тавровать скот.

– Когда путником движут благие намерения, ему сопутствует удача, – елейным голосом отозвался Мардохей, явно заискивая перед богатым родственником: от многословной заносчивости его не осталось и следа, а произнося фразу, он смиренно опускал глаза.

– Все в руках Небес, кроме страха перед Небесами, – отозвался Закхей цитатой из Талмуда, припадая пунцовыми губами к бокалу с вином.

У него был облик бесшабашного жизнелюба, но в глубине маленьких припухших глаз Агасферу порой чудился опасный отсвет холодного расчета.

– Рави Акиба говорит: «Все предписано заранее, хотя при этом и дается свобода выбора, – поддержал Мардохей, показывая свою ученость. – Милость Божия судит мир, но решение выносится в соответствии с тем, какие дела преобладают».

– Надеюсь, ты пришел делать для меня доброе дело, сват, – осторожно перешел к главному Закхей, бросив на Агасфера краткий прицельный взгляд.

– Истинно так, – отозвался Мардохей, смакуя вино. – Я привел к тебе Агасфера, о котором говорил раньше. Он умен, образован и честен, так что сумеет приумножить твои накопления.

– Скот подвержен болезням, и никогда не знаешь, в какую пору свалится на тебя несчастье его падежа, – задумчиво проговорил Закхей, переходя на простое арамейское наречие. – К тому же нынешняя засуха почти выпила наши колодцы…

– Нельзя складывать все яйца в одну корзину, – поддержал Мардохей, незаметно толкнув Агасфера ногой.

– Приумножаться могут только живые деньги, находящиеся в движении, – понятливо вступил Агасфер. – Мертвые деньги можно лишь потерять.

– И как же ты собираешься приумножить мои деньги? – сузил глаза до щелочек Закхей.

– Сперва мы пустим слух, что серебро изымается из обращения, – хитро усмехнулся Мардохей. – Будто оно переплавляется в слитки и отправляется по указу Тиберия в его казну.

– После этого подговорим купцов, чтобы отказались продавать товары за серебро, – добавил Агасфер, раскрывая придуманный Мардохеем план.

– И когда серебряные монеты окончательно обесценятся, в храм явится Агасфер с золотом и объявит, что его хозяину предстоят большие выплаты в серебре, поэтому он скупает серебряные монеты за золото по курсу двадцать пять к одному! – заключил Мардохей, потирая руки. – Ты хорошо заработаешь, сват… Ну и… от щедрот своих… по договору выплатишь долю Агасферу за его усердие… А мне… а мне ничего не надо… лишь бы сват был доволен…

Удовлетворенный таким замыслом хозяин уговорил гостей остаться на ночь, и вечером устроил в их честь настоящий пир, где к многочисленным яствам был подан сочный молодой барашек, зажаренный на вертеле.

Застолье обслуживали три молоденькие служанки, и одна – смуглая крутобедрая самаритянка с высокой грудью – была особенно хороша, и чем больше пил Агасфер вина, тем привлекательнее становилась; Закхей же не упускал случая ущипнуть девушку, если та оказывалась рядом.

Захмелевший Агасфер плохо помнил, как очутился в отведенной ему комнате, а пришел в себя на низком ложе от упругих прикосновений горячего женского тела.

– Хозяин послал, чтобы я ублажила тебя, Агасфер, – прошептала прекрасная самаритянка, целуя его.

Он поспешно отстранился, ибо тело его теперь было мертво для случайной плотской любви.

– Уходи, женщина, – проговорил он. – Мне не нужны твои ласки.

– Спасибо, господин, – обрадовалась искусительница, поднимаясь и проворно натягивая одежду.

Когда она выскользнула из комнаты с гортанным порочным смешком, Агасфер встал и подошел к окну, в котором синело ясное, безоблачное иудейское небо.

– Эсфирь, звезда моя, – произнес он. – Скоро, скоро я разбогатею и женюсь на тебе…

Хотя Агасфер порою грешил чрезмерными умствованиями, пытаясь заглянуть «за спину Бога», и не всегда умел укротить свою пылкую плоть, среди собратьев в саддукейской общине, где выполнял почетную обязанность писца, он имел репутацию человека надежного и добропорядочного. Тем сильнее поначалу было удивление единоверцев, когда они увидели его в торговой части храма Иерусалимского, сидящим со столиком менялы на коленях.

Занятие это считалось не совсем чистым: каждый иудей знал, что в тот момент, когда он прикасается к деньгам, за спиной его, у левого плеча, незримо возникает сатана со своими коварными искушениями.

Однако постепенно все к новоявленному дельцу привыкли, как привыкли прежние легкомысленные подружки Агасфера к тому, что он больше не уделяет им внимания.

Шельма Мардохей хотя и прикинулся перед сватом бессеребренником, был кровно заинтересован в предстоящей афере, ибо намеревался урвать свой кусок от положенного Агасферу вознаграждения («Не могу же я показать родственнику, что зарабатываю на нем», – пояснял он свою позицию).

До осуществления плана оставалось несколько дней, уже многие купцы работали на аферу Мардохея, и храмовое торжище гудело тревожными слухами, как пчелиный рой.