Эдуард Просецкий - Искушение Агасфера

– Если это так, святой отец, – донесся откуда-то с задних рядов насмешливый баритон, – мы неминуемо приходим к неразрешимой дилемме «благого дьявола – бессильного Бога»; либо дьявол – слуга Бога, творящий зло по божественному заданию, либо Бог бессилен остановить всемогущего дьявола!

Мгновенный, жаркий пот прошиб доминиканца: само по себе прерывание проповеди являлось неслыханной дерзостью, к тому же в ироническом голосе этом угадывались неясно-знакомые, опасные нотки. Находясь на свету канделябров, Фергаас так и не смог разглядеть наглеца, таящегося где-то в сумраке помещения, но, будучи опытным проповедником, сумел дать ему отпор.

– Таких незрелых мыслей у нас не возникнет, если мы последуем за Блаженным Августином, который понимал зло как беззаконное стремление дьявола перевернуть данное навеки Божественное мироустройство. Дьявол нарушил порядок Бытия уже тем, что покинул свой чин, свое место в нем, нарушил установленную иерархию. Он – «глава ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище». Дьявол – предатель своего места в общем устройстве Бытия. Он опрокинул бы все человеческие вещи, если бы их не удерживала Божья воля.

Закончив проповедь, доминиканец дождался, когда разойдется паства, и в присутствии отца Теофила прибил к дубовым резным дверям собора извлеченный из сумы плоский кленовый ящичек с прорезью для писем, на котором было начертано: «Под страхом отлучения от церкви или уголовного наказания обязываем жителей города в течение 12 дней донести назначенному папой Мартином V странствующему комиссару ведьм доктору Фергаасу на всех, кто подозревается в колдовстве. Доносчик получит денежное вознаграждение, а имя его будет сохранено в тайне».

Внизу под этим текстом стояла печать доминиканцев, «псов господних» в истреблении ереси: изображение собаки с зажженным факелом во рту.

В трапезной у епископа в честь высокого гостя был накрыт богатый стол, где жирные каплуны соседствовали с молочным жареным поросенком, рябчики с деликатесным копченым угрем, а вина в дорогих хрустальных кувшинах отливали янтарем и рубином.

Тихие молодые служки, опрятные и розовощекие, с едва пробивающимися усиками, закончив сервировку, наполнили бокалы отца Теофила и Фергааса и бесшумно удалились.

– Bonum vinium lactificat cor homonis [13] Доброе вино веселит сердце человеческое (лат.) , – проговорил епископ, предваряя застолье, – Ваша нынешняя проповедь, брат, была лучшим, что слышали когда-либо стены нашего собора. Ваша ученость идет об руку с талантом подлинного ритора.

– Et gaudium et solatium in litteris [14] И радость, и утешение в науке (лат.). ся доминиканец и добавил, желая пригасить явную лесть хозяина: – Non quaerit aeger medicum elo-quebtem, sed sanantem [15] Не красноречивого врача ищет больной, а способного вылечить (лат.). .

– Истинно так, – смиренно отозвался отец Теофил.

Сладкое, густое кипрское вино своими терпкими ароматами напомнило Фергаасу о годах странствий по благодатным странам Средиземноморья и отозвалось ощущением некоей утраты; впрочем, чувство это было кратким и поверхностным: в бесконечной жизни скитальца, которую он вел, потери, в конце концов, перекрывались обретениями, ибо с позиций вечности все в этом мире уравновешено.

Хотя доминиканец был равнодушен к пище и мог вообще обходиться без нее, черпая энергию жизни из веры, солнца и воздуха, – из уважения к хозяину отведал по кусочку каждого из блюд; епископ же – при явной телесной ветхости – обладал богатырским аппетитом, и жир от каплуна, терзаемого его проворными подагрическими пальчиками, стекал по его меченым старческой гречкой рукам до самых локтей.

«А он из простолюдинов, – заключил доминиканец. – И у него было голодное детство».

– Я вот все думаю об этой Агнессе из Вормса, что родила чертенка, – проговорил епископ, когда покончили с кипрским и перешли к французскому кагору из Сент-Этьенна. – Я ведь тоже принимал участие в дискуссии, что есть дьявол: дух или плоть? И мои аргументы были таковы: коль скоро Григорий Великий говорит о нем как об «ангелическом духе», а от ангелов, как мы знаем, детей не бывает…

Епископ запнулся, сообразив, что сболтнул лишнее: большинство теологов, участвовавших в том давнем научном споре, склонились к тому, что дьявол имеет плоть, и как только дискуссия завершилась, результат приобрел силу догмата и уже не подлежал пересмотру. Нынешнее сомнение отца Теофила странствующий комиссар ведьм вполне мог расценить как ересь, а потому, благоразумно остановившись на половине фразы, епископ поспешно потянулся за кувшином с вином.

Фергаас же, прекрасно осведомленный о нравах среди духовенства, заподозрил во всем этом ловкую провокацию, отчего счел необходимым пространно и убедительно изложить свою позицию.

– И возникновение плоти из духа, и воскресение живого из мертвого – в руках Всевышнего, – проговорил он. – Господь наш Иисус Христос, говорится в Символе веры, «нас ради человеков и нашего ради спасения сошел с небес и воплотился от Духа Святого и Марии Девы и вочеловечился». Евангелист Иоанн подтверждает это: «Слово стало плотию»… При этом Господу Иисусу Христу приписываются существенные свойства Божия: вечность, всеведение, всемогущество, вездесущие и неизменяемость. Он же есть творец и создатель всего, промыслитель мира, прощающий грехи, воскрешение и суд всего мира. То же и воскрешение Его – по воле Отца Его: как мы знаем, после распятия явившись Марии Магдалине, он в течение сорока дней посещал апостолов и продолжал учить их тайнам Царствия Божьего. И Моисей, и Кришна, и Будда, и Магомет были великими Посвященными, но все похоронены как простые смертные, не пройдя таинства воскресения…

– На все промысел Божий, – согласился епископ, шумно отрыгнув.

В резиденции отца Теофила доминиканцу была отведена комната на втором этаже с удобной, широкой кроватью, застеленной тончайшим постельным бельем, в открытом окне призрачно белели цветущие яблони обширного епископского сада, источая нежный, ускользающий аромат.

Тем не менее, Фергаас, перегрузившийся тяжеловатыми для головы винами, спал беспокойно: его бросало в жар, дыхание то останавливалось, то прорывалось чудовищным, похожим на рычание дикого зверя, храпом; какая-то враждебная, жутковатая сила вела с ним противоборство во сне, пытаясь удушить, а потом приняла вдруг облик Одноглазого, который сидел на краю кровати, саркастически щурясь.

– Да не было никакого воскресения Христова, – проговорил он. – Все это выдумки слабых и невежественных людей.