Владимир Сидорцов - Пробуждение историка-профессионала (из дневниковых записей автора)

Оставаться в деревне было небезопасно, и мы перебрались к бабушке в Ново-Белицу, где оставались вплоть до окончания войны…

Начало моего школьного периода жизни совпало с немецко-фашистской оккупацией родных мест, преподносившей всевозможные коллизии.

Фото.2. Во вражеском фотокадре. Любительская съемка немецкого офицера.

Я попятился домой от него, протягивавшего плитку шоколада, а он за мной. Представился маме как отец сына, вылитого вашего. Не увижу его из-за этой проклятой войны… А через некоторое время явился другой офицер, его друг, и сообщил, что тот погиб, а предвидя это, просил передать маме принесенный сверток.

Там же, в Ново-Белице, пришлось ходить, недолго, в 1-й класс немецкой школы, где преподавание велось на русском языке по советским учебникам с вырезками и текстом, частично замазанным черной краской. Не удалась попытка больных по палате в стационаре лечкомиссии поднять меня на смех из-за незнания того, что в Белорутении преподавание велось на белорусском языке. Не знали мои оппоненты, что наш регион находился на особом положении.

Погибнуть от врага или предателей представлялось в порядке кровопролитной войны, но от нашей авиации, или от того, что мы просто невоенные люди, или от НКВД, или, в конце концов, лишить жизни простых немцев в советском лагере для военнопленных в противоположность фашистским лагерям и гетто, казалось немыслимым. Однако все это суровая правда войны. Вот она:

Наступление Красной армии сопровождалось усиленными действиями авиации. Городские коммуникации постоянно бомбили самолеты со звездами. Одной из целей был склад, с боеприпасами, расположенный в нашем районе. Мы спасались в землянке, вырытой в саду при доме. Вскоре ощутили рядом такой мощный взрыв, что противоположные стенки землянки стали будто соединяться. Мои глаза, по словам мамы, едва не вырвались из орбит. Когда вылезли из землянки, то увидели в метрах 10 от нее глубокую воронку с дымящимися на дне остатками снаряда. Это было ужасно! Из горящего склада постоянно вылетали боеприпасы, и никто не мог угадать, в каком направлении они полетят и где взорвутся. Впоследствии мою проблему со зрением мама связывала именно с этим ужасом.

Перед самым освобождением жителей Гомеля, среди которых оказались и мы, немцы погнали в западном направлении в сторону местечка Еремино. Шли долго, братишка устал и не мог идти, и мама упросила полицаев посадить его на их повозку. Расстояние между повозкой и нами все увеличивалось, скоро она пропала из виду. Мама опомнилась и побежала вперед. Догнала, забрала брата…

На опушке леса нам позволили расположиться на ночлег. А рано утром начались расстрелы жителей. Мама обняла нас и горячо молилась. От неминуемой смерти нас спасли появившиеся советские танки. Мы их заметили, когда немцы и полицаи побежали куда-то в сторону. Слезы радости все лились и лились по нашим щекам. Уже тогда почувствовали этот “День Победы со слезами на глазах”.

– А какой предвещалась осень в оккупации два года назад? Мы уже стали ощущать голод и холод. Мама со своей родной сестрой отправилась в Климовку, чтобы накопать и привезти картофеля со своих пришкольных соток. В нашей школе хозяйничали немцы. Их офицер вышел на крыльцо, разглядел женщин в бинокль и послал к ним ординарца с требование м помыть классы, превращенные в казарменные помещения. «Сейчас, сейчас!» – заверили мать и тётя, а сами решили быстро докопать и убраться. «Ещё чего не хватало, мыть немчуре полы!» – решили они. Однако немцам промедление не понравилось, офицер послал двух автоматчиков, которые привели женщин на школьный двор и поставили к стене сарая, рядом с каким-то мужчиной. Напротив – у крыльца – стали собираться люди. Мама заволновалась всерьёз, увидев среди них старосту, в её памяти мелькнул довоенный эпизод…

Незадолго до начала войны в деревню явились работники НКВД. Кто-то известил их, что один из жителей припрятал зерно вместо того, чтобы сдать его государству. Они искали тайник, но не нашли, и обратились к моему отцу за помощью. Тот отнекивался, но сотрудники НКВД настаивали, и спорить с ними было небезопасно. Тогда отец спросил, заглядывали ли они за заслонку большой русской печи. Сотрудники НКВД сделали по подсказке и обнаружили зерно. Когда вместе с зерном увозили хозяина, тот приподнялся на телеге и закричал: «Я тебе, Никифор, никогда этого не прощу!»

Сердце мамы ёкнуло. Однако староста заявил офицеру, что знает этих женщин. Одна из них замужем за рядовым учителем. Не коммунистом, его забрали в армию, и о нём ходят слухи, что его убили. А вторая женщина её сестра. Наверное, им есть нечего, вот и решили выкопать картошку на своем участке. Автоматчик дал очередь поверх голов женщин и их отпустили.

После того случая мать порой проявляла себя как психически неуравновешенная. Рассказала она мне о несостоявшемся расстреле лишь перед своей кончиной…

В Кирове отец, будучи замполитом отдельного батальона связи дивизии, перебазировавшейся на Восток, сдружился с начальником лагеря для немецких военнопленных. Когда отмечали наступление 1947 года, отец взял меня с собой в одну из казарм лагеря. Я увидел большую комнату с двухъярусными койками у стен, а посреди – елку, украшенную самодельными игрушками. Немцы радостно окружили меня, стали угощать конфетами и подарили губную гармошку. В моем детском представлении они были такими же хорошими, как и наши люди. Но ведь раньше они могли расстрелять мою мать и тетю. Нельзя допускать войну!

7-летку закончил в Климовке, куда мы переехали из Казани после демобилизации отца. Его тянуло в школу на работу, прерванную войной. Со школьных лет у меня обнаруживалось тяготение к математике. Возможно, сказалась генетическая связь с дядей Василием по отцовской линии, профессиональным математиком, с которым уже в зрелом возрасте мы общались, хотя и не часто, по вопросам, связанным с информатизацией общества. Он преподавал математику и всеобщую историю в архитектурном техникуме. Увлечение математикой возрастало благодаря увлекательным занятиям, проводимым в школе учительницей С.И. Шендерович. Указанные обстоятельства наряду с влиянием среды деятельеости родителей (отец, Никифор Петрович, был историком по специальности) и их окружения обусловили формирование у меня личностных качеств историка.

В памяти сохранилось и воспоминание о нашей, школьников, поездке в госпиталь, где продолжали лечиться наши воины, и мы чествовали их отборными яблоками из школьного сада и другими подарками. Одним из моих увлечений в то время было конструирование детекторного приемника для получения информации о событиях в мире. Более глубокое удовлетворение испытывал от чтения художественных произведений на военную тематику. По ночам читал А.Н. Степанова «Порт Артур», А.С. Новикова-Прибоя «Цусима», батальные сцены романа Л.Н. Толстова «Война и мир», подкручивая фитиль в затухающей керосиновой лампе.