Лев Исаков - Этногенез Руси и славян. Давние памяти

В то же время «Легенда о Киёвичах», если отнестись к ней с должным уважением, весьма интересна: и необычным содержанием этиологического мифа, и его оформлением в источнике, и отношения к нему летописца. Про последнего можно сказать, что он настолько верит мифу, что опускает его до повседневного прагматизма, толи истории князей, толи толков о перевозчике, из которого он отстаивает «княжую правду». Сам приземлённый из богов в людей топоним летописец выводит из «дунайской стороны», возводя к «юстиниановым временам» по эпизоду с безымянным славянским князем, за службу на границах империи получившим 3 города на Дунае – Б. Рыбаков обнаружил данное описание в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского, но отнесённое тем к правлению последующего за Юстинианом императора Юстина 2-го.

Но далее в летописном обозрении обнаруживаются следы ярко выраженного соединения разных источников: в изложении закрепления Аскольда и Дира в Приднепровье Киев малознаемый «городок мал», платящий дань хазарам; но отмеченный «Угорской горой», близ которой были венгерские становища в период их пребывания в Причерноморской степи в период 840—892 годов… Уже это исключает «Олегово явление» на Днепре в 882 году: мощная военная организация Мадьярской Орды предполагала и крупную военную кампанию по вхождению «руси» в этот район, между тем летопись полностью об этом умалчивает. К сожалению, Д. Иловайский, в одном частном исследовании, обращённом против «норманизма», и установив, что имя «первого исторически достоверного древнерусского князя Игорь» производимо не только от скандинавского «Ингвар», но и от финно-угорского корня «Игг»/«страшный, ужасный», что подтверждается чётким различением имясловий «Ингвар» и «Игорь» в древнерусской практике, как-то прошёл мимо этой очевидной политической привязки; как и того устойчивого союза его сына Святослава с венграми во всю Балканскую кампанию 968—971 годов; как же и такой этнографической детали, что и Святослав, и его венгры-союзники носили на бритых головах «оселёдцы», только венгерские вожди по три, а русский князь-герой два… По итогу прописать историю «Угорской Руси» маститый мэтр воздержался, т.к. уже написал историю «Руси Гунно-Болгарской» – до времени уклонимся от завлекательно блазнящего обследования.

Впрочем, летописец всё же вписывает в этот сумбур одну военную кампанию: под 882 годом он утверждает победоносный речной поход Олега через Смоленск и Любеч, завершившийся малой кровью, предательским убийством вполне суверенного местного правителя Аскольда «у Угорской горы». Последнему же русский летописец приписывает выдающийся поход 860 года на Константинополь – византийские источники, много повествующие об этом событии, и даже о крещении князя-предводителя руссов, что подтверждается созданием особой «Русской епархии», существовавшей в 868—896 годах, ни языческого, ни христианского имени русского князя не сообщают.

Вернёмся обратно в летописное лоно – по русской пословице: Верить не верь, но врать не мешай» – что следует по смыслу (кажется, никто в это не вдумывался) из слов Олега о Киеве, что будет-де «Матерью городов русских»?

– Что их ещё нет, их следует наплодить? Но это противоречит как действительности в широком смысле: в ближайшем окружении по Правобережью Днепра стоят древние Плеснеск, Искоростень, Пресечен, иные из которых восходят уже к временам державы Атиллы (Плеснеск по оценкам ряда исследователей); а в узком смысле опрокидывает и собственное утверждение летописца о северном истоке «руси», грады которой Новгород и особенно Ладога существовали ранее, и даже много ранее Олеговой «Матери», и из которых он, в возвышении комического, к тому же и сам появился.

– Что это относится к новостроям некой «руси», которая вошла клином в Днепровское средостение и теперь в нём укореняется? Да, в прямой связи с Киевом в это время появляются и другие известные центры Древней Руси: Чернигов, Переяслав Южный…

– И в какую этническую общность «у Боричёва взвоза близ Угорской горы» вселяется эта «русь»? Средь венгерских станов, которые снимутся только в 892 году? Или исторической северы-«волынцевцев», которые уже к 9 веку выходят на Левобережье Днепра и начинают переходить на Правобережье в районе Киева, пребывая в непримиримой вражде с кочевниками, хазары те или угры?

– И что это за «русь» такая, что ни с Волхова, ни с Днепра, равнодушная к Новгороду и сторонняя Киеву? При существенном отличие: Новгород у летописца БЕЗУСЛОВНО ПОСТРОЕН «РЮРИКОМ», т.е. как бы выше по династической сопричастности – но Киев существует уже ранее самого «Рюрика», существует как «городок мал» уже до него т.е. выше по иерархии старшинства… И ЧТО РЕШИТЕЛЬНО РАСХОДИТСЯ С АРХЕОЛОГИЕЙ… Летописное основание Рюриком Новгорода и/или исход оттуда Олега решительно привязывает «русь» к Новгороду/ (у норманистов к Старой Ладоге), но этому решительно препятствует традиционная оценка самих новгородцев, вопреки летописцу они именовали «Русью» не Новгородчину, а юг, будь то Старая Русса или Киев – всё «ехать в Русь». Касаясь же переиначивания «руси» на более древнюю Ладогу/Адельгьюборг у норманистов (Д. Мачинский), следует отметить, что это уже переделка оценок летописи: в глазах летописца она всегда представляла пограничную крепостцу, разменную монету при княжих посадках, в отличие от значимости в сагах не возвышала, а принижала её правителя, как безусловное место вассала – и в представлениях автора ПВЛ «Рюрик» становится из объекта субъектом Руси только переместившись/построив Новгород. Это вполне согласуется с малыми размерами городища Старой Ладоги на всём протяжении её истории.

…Как частное примечание: во всю историю Древней Руси 10—13 века она какая-то сторонняя Древнерусской государственности: тесно привязанная к балто-каспийскому Волжскому пути международной торговли, от которого к Новгороду только боковой и неудобный ход в верх против Волхова, она, тем не менее, никогда не преобладала над ним, стала заставой-приступочкой в 11 веке, и полностью потерялась в лучах его расцвета в 12-м… И не этим ли обстоятельством объясняется «переписывание» с 12 века «ладожского» стола Рюрика ранних списков в «новгородский» – в представлении летописцев Ладога, никогда не бывшая «стольным градом» (это как-то постоянно умалчивается, при том, что и не опровергается), только условно-служебное держание или разменная монета при брачных и союзнических коллизиях, что никак не соответствовало летописному «статусно-княжому Рюрику». Приходилось прикрывать позднейшим,12-го века, «Новгородским столом» его столь противоречащее утверждённой легенде исходное худородство, бросавшее тень уже и на весь род…