Аркадий Казанский - Данте, «Комедия». История, застывшая в слове. Книга 2. «Чистилище». Комментарии Аркадия Казанского

«Как не узнать, Батюшка» – глядя снизу-вверх, умилённо заголосил старик: «И ростом, и лицом, и глазами Пётр Лексеич, Богом клянусь. Уж и не чаял увидеть, слава Христу» – он обернулся и крикнул стоящему недалеко мужичонке: «Васька, бегом на кухню – ужин дорогим гостям, скажи Параше, постели готовить, Кузьма пусть баню топит, да пожарче и подольше, к утру» и сам, резко повернувшись, торопливо пошёл в дом, крича распоряжения, маша гостям рукой, приглашая следовать за собой.

Горячий летний зной колышется в южном летнем воздухе. Тёплое море качает лёгкую лодку, слегка бросая её вверх и вниз. Свежий ветерок обдувает разгоряченное лицо. Чей-то голос повторяет: «Богатство, богатство»

«Банька готова, Вашство» – расталкивал Петра Яков. Пётр, оторвав голову от подушки, огляделся осоловевшим взглядом. В комнате было темно, «Летучая мышь» в руках Якова, качаясь, отбрасывала тени по углам.

«Рано ещё, Яков» – недовольно пробормотал сонным голосом Пётр: «Неужели нельзя попозже?»

«А и нельзя, Батюшка» – показался из-за спины Якова старик: «Выстудит баньку-то. Да и отоспитесь ещё, спешить вам некуда».

«Как некуда?» – просыпаясь, заговорил Пётр: «Торопимся мы, некогда», и вопросительно посмотрел на Якова; тот стоял с невозмутимым видом.

«Поспешай, не торопясь, поспешишь, людей насмешишь» – ласково засмеялся старик: «А спешить и вправду некуда. Санного пути дальше нет, лёд ломается, реки вскрываются, по земле и вовсе месяц никуда не проедешь – распутица, да тут ещё и болота кругом. Путь-дорожка здесь одна – река-кормилица. Лёд через недельку вскроется, там ледоход ещё недельку, а там и навигация, добро пожаловать в путь. Так, что не обессудь, Батюшка, мой дом – твой дом. А помыться обязательно надо – Благовещенье Пресвятой Богородицы нынче».

«С трудом поднявшись, Пётр, спотыкаясь, поплёлся за Яковом. Старик смотрел на него с улыбкой.

«Экий он у тебя квёлый, Яков» – обратился он к генералу: «Взбодрить бы надо, опоясать, как следует, да спину попрямить. Знаешь норму-то?»

«Как не знать, Михаил Иваныч» – поглядывая на Петра, ответил Яков: «Как слезой омоется дочиста, так и норма. Где у тебя тут лозы-то нарезать хорошей?»

«Да вон, к бережку моря спуститесь, там этого добра навалом» – посоветовал старик.

«Темновато ещё, дорожка-то где у тебя?» – спросил Яков: – «Как дойти-то туда?»

«Прямо по полю идите, ночью подморозило крепко. А там солнышко взойдёт, тропинку обратно покажет».

Яков с Петром спустились к берегу, поросшему густыми кустами. Подтаявший лёд отстал от берега; открытую воду схватил ночной прозрачный ледок, через который было видно песчаное дно. Яков вытащил кривой нож, начал срезать подходящие ветки, собирая их в пучок, Пётр настороженно следил за ним. С заиндевевших кустов осыпался иней; чем больше веток срезал Яков, тем больше, кажется, открывалось новых.

«Каши берёзовой доводилось пробовать, Вашство?» – спросил Яков: «Как на вкус?»

«Как не доводилось…» – передёрнувшись всем телом, дрожащим голосом ответил Пётр: «Спину, однако, хорошо прямит. Ну, тебе тоже достанется». Яков довольно расхохотался.

Поднимающееся Солнце растопило ночной иней на траве, покрывая её миллионами бриллиантов ярко сверкающей росы. Яков скинув рубаху, зачерпнул обе пригоршни росы, покряхтывая, умыл руки, лицо и растёрся до пояса. Набрав очередные пригоршни, он обернулся к Петру. Тот, также скинув рубаху, подставил лицо, Яков омыл его росой. Пётр, зачерпнув росы, омыл руки, затем они, бегая кругами, растёрли плечи и спины друг другу, визжа и хохоча. Омытая кожа лиц и тел, восстанавливая свежий цвет, покрывалась ярким, багровым румянцем. Подбежав к бане, они нырнули в приоткрытую дверь, откуда вырывались клубы пара.

Солнце собиралось всходить; на небе разливалась алая заря, меркнущая перед самым восходом. Цвет зари переходил от алого до слабо желтого.

По Данте, гора Чистилища и Иерусалим были расположены на противоположных концах земного шара, поэтому у них был общий горизонт. В северном полушарии вершина небесного меридиана (полдневного круга), пересекающего этот горизонт, приходилась над Иерусалимом. Согласно средневековой географии, Иерусалим лежал в самой середине суши, расположенной в северном полушарии между полярным кругом и экватором и простирающейся с запада на восток всего лишь на 180 0 долготы. Остальные три четверти земного шара были покрыты водами Океана. В равном отдалении от Иерусалима находились, – на крайнем востоке – устье реки Ганг, текущей с запада на восток, на крайнем западе – Геркулесовы столбы (Гибралтар), Испания и Марокко. Когда в Иерусалиме заходило Солнце, со стороны Ганга надвигалась ночь. Ганг не отстоит от Иерусалима на 90 0, равно, как и Геркулесовы столбы, но это поэтическое допущение вполне оправдано.

Такое рассуждение поэта было бы немыслимо, если не понимать, – Данте в своё время обучался четырёхмерному видению пространства-времени, практикуясь на «Готторпском Глобусе».

Он отмечал, – ночь, одолев (пройдя) созвездие Весы [Рис. А. XII.15], выронила их из рук, переходя в созвездие Скорпион. Созвездие Весы в древности называлось Клешнями Скорпиона (руками). Солнце переходило из противолежащего созвездию Весов созвездия Рыбы, в созвездие Овна. Это в точности соответствовало 20 апреля 1743 года[Рис. Ч. II.1].

Ч. II.1 Звёздное небо в полночь 20 апреля 1743 года.

Созвездие Весы уходит с середины небосвода (ночь уронила Весы из рук).

Вот и закончилось ожидание путников. На земле по-прежнему весенняя распутица, но реки очистились ото льда; открывалась навигация по «Вышневолоцкой Водной системе» —единственный в то время путь в столицу Российской Империи – Санкт-Петербург. Данте прямо упоминал распутицу, – душой он стремился скорее в Санкт-Петербург, а телом не мог передвигаться; поэтому вынужден был ждать там, где его застал рассвет, который он встретил, выйдя из Ада. Все 15 дней, начиная с 5 апреля 1743 года, встретив Пасху – Светлое Христово Воскресение 16 апреля 1743 года и всю Пасхальную Седмицу путники провели в местечке, которое называется Вышний Волочек.