Николай Дубровин - История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

Трудно устоять от такого искушения, но знаменитый джигит Ширар, слава которого гремела по всей Абазии, победил горного духа, и вот по какому случаю: Гих-Урсан, старшина аула, раскинутого внутри гор, на берегу одного из бесчисленных рукавов реки Киласури, полюбил в молодые годы красавицу Рити, которая соглашалась выйти за него замуж, когда он, при предстоящем набеге, возвратит ей брата, а если последний будет убит, то привезет в родной аул хотя его голову. Урсан дал клятву и отправился с друзьями на поиск к цебельдинцам. В первой схватке с ними, раненный в плечо, Урсан замертво упал между родными трупами. Очнувшись, он вспомнил то мгновение, когда слабевший от раны и помутившийся взор его остановился на убитом товарище, брате Рити, у которого враг отделил голову и, бросив ее в свой мешок, скрылся за скалами. Клятва принести если не труп, то голову убитого товарища свято соблюдалась горцами. Позор и вечное осмеяние ожидали не исполнившего клятвы.

Оттого-то горцы часто дрались с отчаянием и ложились сотнями под ударами пуль и штыков, чтобы только увезти с собою тела убитых товарищей. Не выручив головы брата своей возлюбленной, Урсану нельзя было вернуться в родной аул и приласкать на своей груди кудрявую головку Рити. С отчаяния влюбленный готов был на самоубийство, и рука его невольно скользнула за пояс, ища кинжала.

– Остановись! – прошептал кто-то над его ухом.

Урсан вздрогнул, поднял голову – перед ним стоял молодой цебельдинец, со странною, почти нечеловеческой улыбкой.

– Безумец! – сказал ему молодой человек. – Как будто в этом мире не осталось для тебя ничьей силы, которая бы воротила тебе счастие.

– Ничьей! Ничьей! – отвечал Урсан с отчаянием.

– Как? А горный дух долин наших? Зачем не призовешь его?

– Горный дух! – повторил Урсан и в припадке забытья запел песню призвания…

Протяжный и страшный хохот был ответом на этот призыв. Незнакомец откинул полу бурки – и Урсан увидел мертвую голову брата Рити.

– Вот она! – проговорил горный дух, швырнув голову на колени Урсана. – Возьми ее, – продолжал он, – но знай, что с этой минуты ты мой должник. Через тридцать лет я возьму у тебя, в свою очередь, то, что будет дорого твоему сердцу.

«Прошло тридцать счастливых лет, – рассказывал Гих-Урсан, – пролетело много времени, утекло много воды в Киласури – и я забыл мой долг горному духу… И вот две луны протекли с тех пор, как однажды, ночью, разбудил меня выстрел винтовки. Вскакиваю с войлока, кидаюсь к дверям сакли и у порога ее встречаю поцелуй жены. В ту же ночь Рити разрешилась сыном. Радость моя была выше всех радостей жизни».

Обрадованные родители выбрали своему сыну воспитателя (аталыка) и назначили день передачи новорожденного на руки аталыка. В ночь на этот день кто-то разбудил счастливого отца, который, очнувшись, увидел перед собою духа гор.

– Тридцать лет, Гих-Урсан! Время… завтра я возьму мой долг и твое сокровище!..

Сон сбылся. Едва только воспитатель вынес ребенка на крыльцо сакли, как в голубой выси облаков показался огромный черный орел. Он плыл медленно, со страшным свистом рассекая воздух своими гигантскими крыльями. С протяжным визгом описал он круг, бросился на аталыка, сбил его с ног ударом крыла и, схватив когтями малютку, быстрее ветра и вспышки пороха умчался в поднебесье.

Урсан с отчаяния бросил дом и бежал в надречные скалы искать своего сына, бежал туда, где одни только зловещие черные орлы повили свои гнезда.

«С восходом солнца, пробродив целую ночь, – рассказывал Гих-Урсан, – и ища встречи с тем, кто унес мое счастье, я садился над рекою и долго и молча вглядывался в ее быстрый бег, готовый прыгнуть в крутящийся над камнями бурун. В эти минуты, в стороне, мне часто слышался знакомый плач малютки и чей-то хохот… Тогда я, затаив дыхание и млея от душевной боли, озирался кругом; но, при первом моем движении, все смолкало окрест меня, и снова наставала могильная тишина, изредка нарушаемая ружейным выстрелом, раздававшимся в горах, да взмахом и шумом крыльев орла. Однажды плач малютки и неизбежный хохот раздались так близко от меня, что, вздрогнув, я едва не покатился в реку. Поднимаю голову… и сердце страшно и больно застонало во мне, когда глаза мои остановились на моем малютке. Он, на закраине бездны, играл цветами, а горный дух напевал ему какую-то колыбельную песню. Ветер подбрасывал розы и развевал черные пряди волос шайтана, обнажая его чудовищное и бледное лицо. Болезненный стон вырвался из груди моей; я протянул руки к видению и пополз на верх скалы, раздирая лицо, грудь об острый кремень. Но зловещий хохот демона встретил меня… и тяжелый сон заковал мои веки».

Семь дней Гих-Урсан любовался издали своим ребенком, семь раз пытался он проползти к нему, но каждый раз был усыпляем демоном. Не надеясь на свои силы, потеряв надежду достигнуть до обиталища духа гор, Гих-Урсан обратился к знаменитому джигиту Ширару, прося его спасти дитя и вступить в поединок с духом гор. Ширар согласился. Несчастный отец вручил ему шашку с крестообразным эфесом. Шашка эта, хотя и сделанная руками гяура, была страшна для шайтана.

– Мне пленный гяур рассказывал, – говорил Урсан, – что это как-то так Аллах уж устроил, что вот, видишь ли, шайтана этот крест будто огнем палит…

– Тсс… – прошептал на это джигит, – слышишь?..

На горе раздавались плач малютки и протяжная колыбельная песня горного духа. Как дикая кошка, запрыгал Ширар с утеса на утес, через стремнины и пропасти, стремясь быстро к вершине скалы. Горный дух старался нагнать сон и на Ширара, но тот, зная, что это очарование демона, вспоминал о шашке, и дремота спадала с глаз его. Закутав башлыком голову, чтобы не слышать упоительных звуков, Ширар подымался все выше и выше. Сделав еще несколько шагов, он обомлел от восторга и упоения… Перед ним стояла абазинка, легкая, как серна гор, как воздух, красивая, «как первая из жен Магометова рая; она казалась сотканною из зари и воздуха. Наряд ее был так прозрачен, что целомудренный Ширар мог бы сосчитать каждую розовую жилку на персях пери».

Храбрый джигит впился в прелести красавицы; язык онемел, он готов был поддаться обольщению, но мысль о шашке спасла его и на этот раз. Ширар бросился дальше и, в пять отчаянных прыжков, стал в нескольких шагах от горного духа. Последний схватил малютку, вытянулся во весь свой гигантский рост и, подняв его над пропастью, показывал готовность спустить туда свою жертву. Ширар остановился в недоумении; горный дух отступил от пропасти и положил малютку на прежний ковер цветов. В это время далеко внизу, под скалою, раздался отчаянный крик Гих-Урсана, придавший решимости Ширару. Пользуясь тем, что горный дух отделил свою руку от ребенка, смелый джигит с гиком и проклятием бросился на врага и, отломив рукоять от шашки, швырнул ею в демона. Скала дрогнула и пошатнулась в своем основании…