Николай Дубровин - История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2

В селениях смежных с Самурзаканью, в Абживском округе, в это же время совершается обряд каланда , почти тождественный с гоутану.

После ужина, накануне Нового года, в каждом семействе пекут большой четырехугольный пирог, начиненный сыром. С первым пением петухов пирог кладут на большую доску, прилепляют к ней зажженную восковую свечу и ставят жаровню с углями. Члены семейства становятся на колени вокруг пирога, и старший в семействе, бросив ладан на уголья, просит у Каланды счастья и всякого блага семейству. Пирог едят, а остаток его сжигают, наблюдая особенно за тем, чтобы обряд этот кончился непременно до рассвета.

В самый день Нового года во всей Абхазии исполняют обряд гуиыхва (сердечная молитва); в каждом семействе пекут, по числу членов семейства, булочки, с вложенными в них сваренными и очищенными яйцами. Старший в семействе подносит такую булочку к груди каждого члена семейства и просит Бога избавить его от сердечных болезней. После этого каждый ест свою булку.

В этот день младшие поздравляют старших и дарят им убитого дрозда, стараясь во время охоты снять ему пулей голову, чтобы тем показать свою меткость в стрельбе. Поздравляющие получают подарок.

Девушки-невесты обыкновенно в первый день Великого поста не едят в течение целого дня и с большим секретом приготовляют из гоми или муки тесто, для четырех небольших конусообразных постных хлебов. При закате солнца они варят тесто, а когда стемнеет, то приготовленный хлеб кладут в чашку и отправляются к женщине-соседке, недавно вышедшей замуж и заранее предупрежденной о таком посещении. Женщина принимает девушек в особом строении и, когда все соберутся, ставит их полукругом на колени, причем каждая держит перед собою открытую чашку с хлебом. Хозяйка же, став перед ними, просит хороших женихов: для девушки высшего сословия, или дворянки, человека красивого, умного, храброго и гостеприимного, а для девушки низшего сословия – молодого, пригожего, хорошего хозяина и гостеприимного. Хозяйка заклинает, чтобы суженый явился девушкам во сне, разламывает по одному хлебу и дает покушать. Девушки встают и, расходясь по домам, уносят с собою остальные хлебы, которые, ложась спать, кладут под подушку. Они верят безусловно, что, проснувшись на другой день и разломав секретно спрятанные хлебы, девушка найдет в них волосы такого цвета, какие будут у суженого. Насколько ожидания их оправдываются и находят ли они в хлебах волосы – решить трудно; но если вы спросите о том у замужней абхазской женщины, то она вас уверит, что сама делала это и убедилась на опыте в непогрешимости такого гаданья.

С наступлением весны жители горной Абазии праздновали маныч-чекан , или праздник первого цветка. В этот день все народонаселение сосредоточивалось преимущественно в трех аулах: Там-агу, Агдера и Рыдца, предпочитаемых всем другим аулам, потому что они окружены были лучшими заповедными рощами.

В полночь, накануне праздника, с песнями и стрельбою, девушки под предводительством старух отправлялись искать пятилиственник, а молодые люди рассыпались по окружным курганам и искали клады. По народному представлению, клад составляет кубышка, наполненная сокровищами. С первыми лучами солнца, с музыкой, пением и особой церемонией, все возвращались в аул, сакли которого убраны были зеленью и цветами. Впереди всех старый джигит, повитый дубовым венком, ехал верхом на олене, обреченном на жертву Мизитху – богу лесов. За ним следовала толпа народа, и каждая девушка должна была принести с собою на площадь аула или цветок, или ветку и сложить ее у подножия камня, на котором будет принесена жертва Мизитху. Достигнув камня и сложив перед ним свои приношения, девушки становились по левую его сторону, мужчины отходили к саклям, а старый джигит, прося обилия плодов в лесу, ловким ударом кинжала отделял голову от туловища жертвы. Если операция бывала удачна, то в то же мгновение раздавались выстрелы и крики радости, но если голова не была отделена одним ударом, то народ считал, что жертва эта неприятна Мизитху.

Вслед за выстрелами появлялись конные джигиты и шесты, с надетыми на них папахами, которые и расставлялись в разных местах площади. Выстрел жреца служил сигналом для начала игр. Джигитовка и бросание палок составляли главную забаву абазин. Ни один праздник, ни одно торжество в горах не обходились без этих забав. Каждый удачный выстрел или удар брошенной палки давал право на получение цветка, положенного у подножия камня, и приобретение подруги, обязанной плясать с отличившимся весь вечер.

Главнейшая и наиболее употребительная пляска между абазинками была альзани — род лезгинки, исполняемой ими с удивительной грацией, жаром и негой. Мужчины почти никогда не участвовали в этом танце. На такой подвиг решались только люди или очень ловкие, или влюбленные, чтобы протанцевать с предметом своей страсти. Зато мужчины танцевали джигитку — танец, в котором один из участников платил жизнью или серьезною раной. В танце этом главнейшую роль играли кинжал, винтовка и руки; ноги же тут дело второстепенное. Друзья или люди, не враждебные друг другу, никогда не танцевали джигитки, но всегда принимали в ней участие лица, желающие отплатить старую обиду или похвастать удалью и молодечеством. Не было в горах такого зрелища, которое бы собирало столько любопытных, сколько собирало на арену известие о начале джигитки или, лучше сказать, травли.

Два соперника или танцора, положив руки на кинжалы и закрыв голову башлыком, отмеривали между собой двенадцать шагов расстояния. Под такт протяжной песни зрителей танцующие, притоптывая и приседая, сходились между собою. Едва только оставался между ними один шаг расстояния, как песня зрителей ускорялась, и борцы, притопнув, с гиком делали три крутых поворота, стремительно обнажив кинжалы. Здесь удар мог быть нанесен только в шею или спину; а так как плясуны делали повороты в одно и то же мгновение, часто с одинаковым искусством владея оружием, то первая половина джигитки кончалась или ничем, или легкой царапиной. Затем зрители очищали арену, чертили на земле большой круг, в который вводили, с завязанными глазами, плясунов, вооруженных винтовками, а сами, под мерный напев той же песни, ложились за камни. В этом случае иногда случались чрезвычайно забавные сцены. Противники, обязанные бить ногами такт песни, преследовали друг друга, стараясь по топоту и шороху угадать место другого. Иногда они сталкивались и, при громком смехе зрителей, падали. Тогда каждый из них спешил подняться и уйти, чтобы не попасть под дуло винтовки, и снова попадал под ноги противника. «Но бывают и такие случаи, которые кончаются для обоих плясунов последним пируэтом смерти. Бывали примеры, что пляшущие в одно и то же мгновение сходились, уставив друг в друга в упор винтовки, и падали, обагренные кровью».