Коллектив авторов - История России в современной зарубежной науке, часть 3

Подготовленный международным коллективом авторов 500-страничный том прошел долгий путь до своего выхода в свет. В 2002–2005 гг. инициаторами издания Ш. Фицпатрик и М. Гайером было проведено четыре встречи авторов (все – в США), на которых обсуждались отдельные главы, каждая готовилась совместно двумя историками – специалистами по истории СССР и нацистской Германии. Все это позволило переосмыслить сущность и сталинизма, и нацизма, разработать новую методологию сравнительной истории и, что изначально ставили своей целью американские историки, – выйти за пределы уже устаревших моделей тоталитаризма и тех концепций идеологии и личности, которые были сформированы во времена «холодной войны» и вместе с ХХ в. должны, наконец, отойти в прошлое.

Следует заметить, что для американских историков, в первую очередь для Ш. Фицпатрик, стоявшей у истоков движения ревизионизма в изучении советской истории 1920–1930-х годов, приверженность концепции тоталитаризма или же, напротив, отказ от нее имеет принципиальное значение. И предложение выйти за пределы этой концепции представляет собой новый шаг в развитии американской историографии, который позволил бы найти общий язык с новым поколением историков-русистов, не желающим вовлекаться в идеологические сражения своих предшественников. Считая тоталитарную модель типичным оружием «холодной войны», они говорят о ее «заслуженной отставке» и предлагают более тонкое понимание того, как функционируют общество и власть.

Отсутствие в настоящем сборнике привычных «крупных» тем – истории революции, индустриализации и коллективизации и тем более «высокой» политики не означает, что работы такого плана не публикуются за рубежом. Однако они, как правило, продолжают линию исследований, начатую в 1970-е годы, лишь добавляя в них новые штрихи и уточняя прежние концепции при помощи данных, почерпнутых из архивов. Многие историки продолжают работу над проблемами, которые так и не были разрешены в 1980-е годы. Среди работ по экономической истории следует назвать сборники, изданные под редакцией Р. Дэвиса, С. Уиткрофта и П. Грегори – признанных специалистов по этой проблематике (5; 54). В них раскрываются особенности хитросплетений сталинской политики и управления экономикой. Продолжается изучение сталинских репрессий (см. обзор в этом сборнике, написанный М. Минцем), по-прежнему идет уточнение количества погибших и пострадавших, в исследовательское поле вводятся все новые категории жертв режима, архивные данные позволяют выдавать расширенные интерпретации традиционного политического или социоисторического характера (17). Продолжается изучение механизмов террора. В частности, интересная монография В. Голдман продемонстрировала, как в 1937–1938 гг. раскручивался маховик репрессий на фабриках и заводах, когда под лозунгом «борьбы за демократию» рабочие вовлекались в процесс «коллективного умопомешательства и саморазрушения». В ней на новом архивном материале и во многом по-новому раскрывается постулат ревизионистской историографии о социальной поддержке сталинского режима, что нашло отражение в обзоре, написанном М. Минцем.

Большой вклад в изучение 1930-х годов вносят представители школы Ш. Фицпатрик, так называемые «чикагцы», да и сама их руководительница выпускает интересные работы. Ее книга «Маски долой!» посвящена проблеме формирования новой идентичности и приписывания к классу – сконструированному, воображаемому понятию, структурировавшему советскую действительность долгие годы (16). В русле социальной истории осуществлены интересные исследования «чикагцев» Г. Алексопулос о «социально чуждых» (1), Дж. Хесслер о советской торговле (24), М. Леноэ о роли газет в создании новой революционной культуры (37).

Однако современная историография сталинизма не исчерпывается работами школы Фицпатрик. Большой пласт литературы составляют гендерные исследования, демонстрирующие новое измерение старых по существу проблем: роль женщин в индустриализации и коллективизации (10; 19), проект по созданию «нового советского человека» и «освобождение женщины» (12; 29) и такие новаторские темы, как формирование гендерных норм при социализме (5). Данная проблематика тесно смыкается с важной для сегодняшней зарубежной историографии темой – существованием частной жизни при социализме, что раньше напрочь отрицалось русистами (7).

Неслучайно в фокусе интереса зарубежных историков находится и история детства и юношества (30; 32; 34). Особое значение для современных исследований имеет изданная недавно британской исследовательницей Катрионой Келли монография с энциклопедическим охватом, описывающая «мир детства» в историческом развитии (30). Избранный предмет изучения позволяет глубже проникнуть в суть формирующейся советской идентичности, хотя эта проблема изучается и в другом ключе, как это заметно в работе Д. Бранденбергера о массовой культуре и сталинской пропаганде (8). Внимание к пропаганде и ее роли в формировании национальной и общесоветской идентичности характерно для зарубежной историографии, которая все больше тяготеет к изучению культуры, а не политики, и все больше расширяет понятие «политического» (15).

Возникновение своеобразной праздничной культуры как инструмента утверждения легитимности советского режима – одна из популярных, хотя и не совсем новых тем. Ей посвящено много работ (см., в частности: 9; 40; 42), которые методологически близки к современным исследованиям революции 1917 г. с их вниманием к языку и репрезентациям. Хотя Октябрьская революция давно вышла из разряда ведущих тем, так что многие историки стараются не замечать «разрыв 1917 г.» и говорят о «длительном кризисе 1914–1921 гг.» (см.: 26), новый культурно-исторический ракурс нашел своих приверженцев (13; 20; 36). Точно так же и история Гражданской войны (эпизод которой представлен в реферате В.С. Коновалова на книгу Э. Ландиса об антоновщине) привлекает немногих и тоже чаще всего рассматривается в социокультурном ключе (44).

Изучение Великой Отечественной войны в зарубежной историографии долгое время оставалось прерогативой военных историков, причем с точки зрения Восточного фронта на нее смотрел фактически единственный исследователь – американец Д. Гланц (18). Его многочисленные книги, написанные как в специальном, так и в популярном ключе, были неоднозначно встречены в нашей стране, однако совсем недавно их начали активно переводить и издавать. Однако уже в новом тысячелетии появились плоды архивной революции в виде интересных монографий социальных историков, среди которых следует назвать в первую очередь «Иванову войну» Кэтрин Мерридейл и «Наследие ленинградской блокады, 1941–1995» Лизы Киршенбаум, упомянутые в обзоре М. Арманд. Содержание обеих книг выходит далеко за рамки темы обзора, посвященного настроениям населения в первые месяцы войны и проблемам мифологизации памяти – процесса, который начался фактически немедленно с момента нападения Германии на СССР. К. Мерридейл, в частности, реконструирует жизнь простого советского солдата в условиях боевых действий и делает это с явной симпатией к объекту своего исследования.