Николай Штаченко - На службе двух государств. Записки офицера-пограничника

А буквально через три недели после проводов в армию брата Володи, приехал в Лиховку самый старший мой брат Виктор, то же, получив повестку в Армию. И 11 ноября 1957 года мои родители так же организовали проводы его в армию.

Почему его призвали в армию позже младшего брата Владимира? Он два года учился в железнодорожном ремесленном училище в Днепропетровске, которое окончил в 1954 году и надо было ровно 3 года отрабатывать. Поэтому его призвали в Морфлот только в 1957 году в возрасте 22-х лет. И загудел он в Морфлот на все четыре года. Сначала он учился с полгода в г. Пинске на моториста корабля, а затем его направили служить в Черноморском флоте. В последний год он служил в г. Измаиле.

В августе 1958 года мои родители решили поехать на Кировоградщину в гости к родственникам моего отца. С собой они взяли троих детей: Нину, Ивана и Валю. Я ехать не захотел, остался с братом Анатолием на хозяйстве.

У нас была голубятня и много заводских голубей. Голубятню отец построил сам в 1952 году. Чтобы к голубям не залезли ни коты, ни куницы, отец построил голубятню на рельсе, которую забетонировал в земле. Наверху рельсы болтами привинтил металлическую крестовину и начал сооружать деревянный пол голубятни, затем боковые стены и, в последнюю очередь, крышу. Затем покрасил голубятню черной краской. Внутри на задней стенке отец, из фанеры, сделал с десяток мест для гнезд голубей. В голубятню можно было забраться только по массивной лестнице, которую я еле-еле подымал. За несколько лет у нас развелось много голубей. Я любил лазить к голубям и смотреть на них, как они воркуют; заглядывал в гнезда и играл с молодыми голубятами.

Отец развел много породистых голубей, – как тогда он их называл, – это были голуби «Николаевской» породы, были еще и «вертуны», которые при полетах вертелись через голову, делая обороты в 360 градусов. «Николаевские» голуби, – они не просто летали по прямой, когда их сгоняли, – они летали малыми кругами над голубятней и подымались все выше и выше, долетая до самых облаков, и, таким образом, под самыми облаками могли летать, будучи на одном месте по нескольку часов. В это время я любил наблюдать за их полетами. Простилал во дворе какое-то старое одеяло, ложился на спину и, лежа, наблюдал за полетом голубей, – а в глазах от них мерцали только маленькие точки. И так я мог лежать и часами наблюдать за их полетами, пока они медленно не начнут снижаться и не сядут на голубятню.

Помню, как мой отец приобрел у своего знакомого, тоже любителя голубей, красивую, черно-белую голубку, которую он, и все мы, называли «чайкой». Она была очень крупной голубкой. Приобрел ее отец поздней осенью. До весны она привыкала к нашей голубятне; на ней спаровался один из одиноких голубков, – и образовалась парочка.

Весной, в апреле месяце, отец открыл голубятню впервые после зимовки, то есть выпустил голубей. Они все вышли с голубятни, повылезали на ее крышу и начали греться на солнышке. Наблюдая за голубями, я увидел, что они кого-то испугались и взлетели, поднялись вверх на метров 200 и начали делать круги над голубятней, и тут, где ни возьмись, со стороны посадки, налетел сокол-сапсан. Все наши голуби с большой скоростью полетели вроссыпь, а наша «чайка», оторвавшись от остальной группы голубей, быстро полетела в сторону зеленого, озимого колхозного поля за нашим огородом; смотрим с отцом, – сокол-сапсан устремился за ней. «Ну, все, – сказал отец, – теперь он ее унесет». Я побежал через свой огород к озимому полю и увидел, как сокол-сапсан нанес удар нашей «чайке», – с нее посыпалось только перья вниз. Но наша «чайка» оказалась тяжела, – он ее не мог унести, а медленно, держа ее в когтях, опустился вниз и сел на зеленое поле. Мне оставалось бежать к ним метров 200, и я начал сильно кричать, отвлекая сокола, чтобы он ее не убил ударом своего клева по голове. Подбежав к ним поближе и, не добежав 30 метров, я увидел, как сокол-сапсан, бросив свою жертву, поднялся и улетел прочь. Я с расстояния увидел, что голубка наша живая, – сидит и водит своей головкой. Когда я приблизился к ней на метров 8—10, она взлетела и полетела к нам домой. Так что, благодаря моей реакции и быстрой скорости, я спас нашу голубку-чайку от гибели.

До 1953 года мой отец содержал голубей на чердаке сарая-коровника. Боковушки фасада чердака сарая были из глины; со стороны двора на чердак можно было залезть по лестнице через метровые двери; выше дверей, и на противоположной стороне фасада, были небольшие окна, так что на чердаке было светло в дневное время. Поднявшись по лестнице, мы забирались на чердак, где и находились наши голуби. В верхней части чердачных дверей были вырезаны два отверстия диаметром в 10 см каждое. Они предназначались для выхода голубей на двор, при необходимости, их можно было закрывать задвижками.

Когда были зимой сильные морозы, то на чердаке было очень холодно, и, иногда, голуби примораживали свои лапки. Приморозив лапки, голубь ходить не мог, и нам надо было лечить такого голубя. Я помню, когда еще не ходил в школу, то и я научился лечить таких голубей. Наливал в тазик горячей воды, насыпал 3—4 столовых ложки соли, размешивал в воде, а затем брал пораженного голубя и парил ему лапки; парил минут тридцать. Затем лапки вытирал тряпочкой, укутывал их вместе с голубем и в таком состоянии я его держал до высыхания. Где-то через час после моих процедур, голубь уже хорошо ходил, как и ничего не бывало. Но голубя надо было держать в хате несколько дней, до полного выздоровления, иначе, если его сразу на холод, на чердак, то он приморозит лапки по новой.

Вспоминаю, как в холодную зиму с 1952 на 1953 год, у нас на чердаке замерз «Николаевский» голубь светло-коричневого цвета, – я его на чердаке заметил, будучи вместе с отцом. Я начал плакать. Отец, чтобы успокоить меня, сказал: «Коля, ты его попарь в соленой воде, может он и оживет». В хате я его всего долго парил в горячей соленой воде, но тщетно, – голубь не ожил, и я вновь начал плакать за голубем. Мама меня начала успокаивать: «Коля, не плачь, давай мы сейчас напишем письмо Вите в г. Днепропетровск (он учился в ремесленном железнодорожном училище), он пойдет на голубиный базар и точно такого же купит тебе голубя». Позвали сестру Люду, и она начала писать письмо, а я ей диктовал, какого голубя надо купить. Диктовал я подробно: «…пиши, Люся, чтобы купил Витя светло-коричневого голубя, с белым хвостом, и не забудь написать, чтоб в хвосте было два коричневых перышка на краю…».

Письмо Виктору было написано, и Люда на второй день его отдала почтальонше. Я после этого немного успокоился, а со временем уже больше не вспоминал о замерзшем голубе. На сколько помню, – то, мне кажется, – Виктор никакого голубя и не привозил с города.