Александр Рупасов - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Обсуждение на заседаниях внешнеполитических дел не рассматривалось как имеющее самостоятельную ценность средство взаимной информации и контроля. Об экспериментах в этой области свидетельствует решение, принятое по инициативе Сталина в период активизации переговоров о заключении пакта ненападения с Польшей весной 1927 г. 7 апреля Политбюро постановило «поставить в следующем заседании Политбюро в четверг, 14.IV. с.г., первую информацию НКИД относительно переговоров с поляками». Состоялось ли такое обсуждение, неизвестно, но через две недели НКИД было поручено дать на заседании 28 апреля «точную справку» об освещении советско-польских переговоров в зарубежной печати. Вслед за этим (30 апреля) участники заседания распорядились «представить в Политбюро письменную справку» на этот счет [132] Протокол № 94 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.4.1927, п. 22. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 627. Л. 4; Протокол № 96 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 21.4.1927, п. 4. – Там же. Д. 629. Л. 1; Протокол № 99 (особый № 77) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 21.4.1927, п. 8. – Там же. Оп. 162. Д. 4. Л. 111. . Эволюция понятий – «информация», «точная справка», «письменная справка» – свидетельствует о стихийном стремлении вывести информационно-контрольные функции Политбюро за пределы его заседаний. Когда речь шла о получении сведений, подлежащих обдумыванию и не требующих немедленного решения, Политбюро предпочитало быть читателем, а не слушателем [133] В марте 1925 г. НКИД было предписано «представлять в Политбюро по мере накопления сведений, но не реже одного раза в месяц, систематические обзоры международного положения и иностранной политики» (Протокол № 54 (особый № 41) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 26.3.1925., п. 15 «О совещании» (г). – Там же. Д. 2. Л. 92). Спустя несколько месяцев Политбюро вновь указало на предпочтительность письменных отчетов перед устными докладами. «Приняв к сведению сообщение т. Чичерина», оно распорядилось: «впредь заменить устные доклады письменными, особо конспиративными, еженедельными справками» (Протокол № 71 (особый № 51[?] заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 26.3.1925, п. 1 «Вопросы НКИД», часть «ж» «О документах», (а). – Там же. Д. 2. Л. 155). Возможно, это наблюдение заслуживает рассмотрения и в более широком контексте отношения советских руководителей к текстам. См. также сделанные в иной связи замечания Д. Арч Гетги (J. Arch Getty. Afraid of their shadows: The Bolshevik recourse to terror//Manfred Hildermeier (Hrsg.). Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg: Neue Wege der Forschung. München, 1998. S.175–176). . Дискуссия на заседании, напротив, подразумевала обязательное принятие постановления [134] «Для него обсудить вопрос, означает решить его», – писал о Сталине А.Д. Сперанский (А.Сперанский. Указ. соч.). .

Несмотря на молчаливую установку не тратить времени на обсуждение, не ведущее к принятию содержательного решения (и, быть может, благодаря ей), значительную часть резолюций Политбюро по международным вопросам, в особенности имеющим политический характер, составляли постановления об откладывании решения. В некоторых случаях откладывание решения было вызвано изменением или неопределенностью международной обстановки, появлением новых факторов, значение которых к моменту постановки вопроса на Политбюро могло оказываться недостаточно ясным [135] См. решение «О Чехо-Словакии» от 20.4.1931 (раздел 1). . Другой причиной являлось следование процедуре, выработанной в первые послереволюционные годы. «…Одного правила в ЦК придерживались строго – если при обсуждении какого-то решения или документа возникали дискуссии, появлялись иные точки зрения, вопрос тут же с обсуждения снимался и отправлялся на доработку, – вспоминал технический секретарь Политбюро в 1925–1926 гг. А.П. Балашов. – Считалось, что он недостаточно подготовлен и незачем тратить время на разговоры. Так было и в ПБ, и в комиссиях» [136] А.П. Балашов, Ю.С. Мархашов. Старая площадь, 4 (20-е годы)//Полис: Политические исследования. 1991. № 4. С.185. . Вероятно именно в связи с межведомственными и иными разногласиями на протяжении августа 1929 г. на заседаниях Политбюро трижды принималось постановление «отложить» «вопрос о прилете литовской эскадрильи» [137] См. решение «Предложение т. Антонова-Овсеенко» от 12.8.1929 (раздел 1). . Третьим фактором отсрочки (порой завуалированной – когда новое решение Политбюро по сути дублировало предыдущее) являлось отсутствие в Москве наиболее авторитетных членов Политбюро, которым чаще других поручалось формулирование внешнеполитических постановлений (Сталина, Молотова, Ворошилова). График их отпусков составлялся со сдвигом, однако нужный эффект достигался не всегда. Так, в конце августа – первой половине сентября 1931 г., когда советское руководство оказалось перед необходимостью пересмотра политики в отношении Польши (а косвенно – и других сопредельных европейских государств), Сталин и Молотов находились в отпуске, Ворошилов – в длительной командировке, и ответственность за принятие решения пала на плечи Кагановича, Калинина, Орджоникидзе и Рудзутака. Вследствие этого, постановления Политбюро 3 и 10 сентября оказались вариациями его решения от 30 августа и фактически откладывали разрешение вопроса до получения новых директив Сталина из Сочи, возвращения Молотова из отпуска (и Литвинова из Женевы). Наконец, откладывание решений относительно перемещений заграничных кадров было вызвано необходимостью выяснить их отношение (порой переменчивое) к предполагаемым назначениям или трениями между руководителями соответствующих ведомств.

Эти замечания во многом относятся к решениям о передаче поставленного перед Политбюро вопроса во временные комиссии. Такие комиссии создавались как для руководства ведением важных переговоров [138] Например, «комиссия по переговорам с Францией», в которую вошли четыре плена ПБ (Сталин, Молотов, Ворошилов, Орджоникидзе), руководители НКВТ (Розенгольц) и НКИД (Крестинский) (Протокол № 43 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.6.1931, п. 57/2. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 89). , так и ad hoc – для выработки отдельного решения, составления или редактирования проектов документов (в частности, дипломатических нот или инструкций по ведению переговоров). В комиссии этого типа входили как члены Политбюро, так и представители заинтересованных ведомств, выработанные в них решения могли позднее передаваться на утверждение в Политбюро [139] См. решения «О Финляндии» от 14.2.1929 и 21.2.1929 (раздел 1). , но в некоторых являлись окончательными и не подлежали дополнительной санкции Политбюро.

Две рассмотренные группы решений – постановления об откладывании вопроса и о передаче его в специально создаваемую комиссию – могут рассматриваться как «подвиды» или «модификации» основных типов процесса выработки постановлений, описанных Н.Н. Покровским. Выработанная им на материалах начала 20-х гг. классификация в целом применима (насколько можно судить без ознакомления с черновыми протоколами) и к внешнеполитическим решениям более позднего времени. Она включает четыре типа ситуаций: