Том Бетелл - Собственность и процветание

Между собственностью и процветанием существует естественная внутренняя связь. Основой рыночной деятельности является обмен, а когда блага находятся в коллективной собственности, обменять их не так-то легко. Поэтому экономика свободного рынка может быть построена только на базе частной собственности. Права собственности, как отмечают Дэниел Ергин и Джозеф Станислав в «Командных высотах», – это «фундамент рыночной экономики» [19] Daniel Yergin and Joseph Stanislaw, The Commanding Heights (New York: Simon & Schuster, 1998), 377. . Верно и то, что знание о существующем в обществе укладе собственности является предпосылкой экономического анализа, а экономическая теория должна выявить весь спектр влияний именно этого уклада. Частное владение позволяет людям «оценивать» то, чем они владеют (в бытовом и финансовом смысле), и «реализовывать» эту ценность. Это позволяет им решать, сколько предлагать или требовать за то или иное благо.

Связь между процветанием и частной собственностью стали признавать лишь недавно. Долгое время полагали, что плановая и централизованно управляемая экономика может усовершенствовать свободный рыночный порядок. Но оказалось, что распоряжения не обладающих собственностью чиновников не заменяют безбрежного многообразия рыночных оценок и рыночного обмена. Основной экономической иллюзией социализма была вера в то, что планирующие органы способны на это и могут достичь результата, производимого частной собственностью, или даже лучшего, потому что они якобы более справедливы.

Взгляд сквозь призму собственности делает понятным неизменное и неожиданное превосходство Запада во второй половине ХХ века после Второй мировой войны. Страны, обладавшие развитой частной собственностью до того, как мир в ней разочаровался, по-прежнему имели реальный рост экономики. А новые постколониальные страны, экспериментировавшие с непроверенными методами, терпели неудачи. Когда Советы оказались у власти, статистические манипуляции представили удручающие достижения коммунизма в приукрашенном виде. И это жульничество продолжалось десятилетиями. Поэтому долгое время марксистская критика частной собственности, в соответствии с которой она была лишь служанкой классовых интересов, казалась вполне обоснованной. Создавалось впечатление, что система централизованного планирования прекрасно работает и без нее. Тем самым подлинная роль частной собственности в экономической жизни затушевывалась. Если уж самый популярный в Америке учебник по экономической теории не далее как в 1987 году утверждал, что «в послевоенный период темпы роста в СССР были в целом выше, чем в США» [20] McConnell, Economics , 904. , как можно было говорить, что частная собственность является непременным условием экономического роста?

Сегодня можно с определенной уверенностью утверждать, что величина валового внутреннего продукта (ВВП) СССР и его сателлитов была завышена раз в десять. Приведу один показательный пример. В публикуемые министерством торговли «Статистические обзоры США» (Statistical Abstracts of the United States) включены таблицы, сравнивающие данные о величине ВВП на душу населения в разных странах. В сборнике 1989 года – год падения Берлинской стены! – сообщалось, что в Восточной Германии доход на душу населения выше, чем в Западной (10330 и 10320 долл. соответственно). Из той же таблицы следовало, что в 1980 году в Восточной Германии величина ВВП на душу населения была выше, чем в Японии [21] U. S. Department of Commerce, Statistical Abstract of the United States , 1989 (Washington, D. C.: G. P. O.), 822. . Сегодня об этих утверждениях предпочитают не вспоминать.

Проблема не сводится к вопросу достоверности статистики. Специалисты по экономическому развитию и элиты не сумели понять того, какие институциональные условия на самом деле необходимы для экономического роста. Эти условия и до сих пор остаются до известной степени непонятыми. Например, постоянно повторяемый призыв к «демократизации» других стран демонстрирует, что анализ западных политических институтов не продвинулся дальше требования регулярно проводить выборы. Но у демократии, как и у экономики, должны быть свои основы. Демократия не есть нечто такое, что можно пересадить – нагой и беззащитной – на неподготовленную почву анархии и тирании. Это не те условия, в которых развилась демократия в Западном мире, и нет оснований рассчитывать, что для «третьего мира» их будет достаточно.

В 1996 году обложка журнала Economist привлекла внимание читателей к «загадке экономического роста» [22] “The Mystery of Economic Growth,” Economist , May 26, 1996. . Его неизменная асимметрия годами изводила разработчиков экономических «моделей». В этих моделях все время чего-то не хватало. Теперь мы знаем, чего: частной собственности и принципа верховенства права. Мы лишь теперь начинаем понимать, что институциональная структура капитализма не столь «естественна», как думали некоторые. Ее имитация и моделирование оказались делом куда более трудным, чем представлялось. Ее последствия – окружающий нас материальный мир – мы принимаем за данность. Немногие понимают его эволюцию или логически предшествующий ему правовой фундамент. Перуанский ученый Эрнандо де Сото рассказывает поразительную историю о том, что он не мог найти человека, который смог бы растолковать ему правовые основы западной системы хозяйства [23] Hernando de Soto, интервью с автором, февраль 1989 г. . В конце концов он пришел к выводу, что такого человека не существует.

На Западе государства всеобщего благосостояния построены на посылке, что собственность, особенно имеющая форму дохода, больше не свята. Ее можно отнять у одних и отдать другим – к всеобщей выгоде. Последние получат от нее больше пользы, чем потеряют первые. Предполагалось, что такое перераспределение – дело и хорошее, и эффективное. Богатые избавятся от соблазна излишеств, а бедные – от своей бедности. Между тем «законы» экономики позаботятся о том, чтобы бедные страны сравнялись с богатыми. Факторы производства, и особенно капитал, смогут действовать в первых с большим эффектом, чем во вторых. В результате страны выравняются по уровню богатства. Однако события пошли совсем по другому пути.

По моему мнению, объяснение со ссылкой на правовые и политические институты может привести нас лишь к утверждению, что, например, Британия первой в Европе развила правильную (способствующую процветанию) систему, которую я кратко обрисовал выше. Так можно объяснить большой успех и влияние Британии в XVIII веке. Куда труднее объяснить, почему это случилось в Британии, а не в другом месте. (В действительности Голландия вначале опережала Британию, но в какой-то момент совершила роковую ошибку: налоги оказались слишком высоки, и страна сделалась неконкурентоспособной. Тем не менее остается загадкой, почему голландцы сделали эту ошибку, а англичане – нет.) И опять-таки, почему в ХХ веке британцы уступили лидерство? Можно указать на изменения в законах, которые усилили государственное регулирование и ослабили конкуренцию. Но нелегко ответить на вопрос: почему правящий класс забыл то, что он знал когда-то. Сходная амнезия сегодня наблюдается в США.