Шарль Диль - Византийские портреты

Неизвестно, что сталось с молодой женщиной в дни смут, последовавших за падением Андроника. Но можно с полным вероятием предположить, что, как только порядок восстановился, Агнеса, вдова двух императоров, была, в правление Исаака Ангела, восстановлена во всех правах, какие Византия предоставляла своим монархиням. Далее будет видно, что она сохранила пользование своей вдовьей частью, и можно думать, что она жила в одном из этих императорских дворцов, куда охотно удалялись свергнутые с престола царицы. И тут-то началось ее новое приключение.

Федор Врана принадлежал к одному из самых знатных аристократических византийских родов. Его отец Алексей, слывший за лучшего полководца своего времени, был одним из самых верных служителей Андроника Комнина; мать его была племянницей императора Мануила, любившего называть ее "наипрекраснейшей из всех женщин" и заявлять также, что она была "украшением семьи". Будучи, таким образом, родственниками низложенной династии, эти Враны не могли иметь ни малейшей симпатии к правительству Исаака Ангела. В 1186 году Алексей восстал против императора и умер с оружием в руках под стенами Константинополя; {347} вполне естественно, что Федор, хотя и служил в войске императора, мог чувствовать только ненависть к убийце своего отца. Эта ли причина сблизила его с Агнесой, являвшейся до некоторой степени наследницей прав Комнинов? Неизвестно. Но дело в том, что в 1190 году в Константинополе стали поговаривать о близости между Враной и молодой женщиной, которой тогда было девятнадцать лет. Несколько позднее, в 1194 году, западный летописец Aubry de Trois-Fontaines рассказывает следующее: "Федор Врана содержал императрицу, сестру короля Французского, и хотя она получала свою вдовью часть как императрица, он держал ее как свою жену; но он не венчался с ней торжественно законным браком, так как по обычаю страны такой брак лишил бы ее причитавшейся вдовьей части". Во всяком случае, связь была открыто объявлена и вскоре всеми принята, тем более что Федор Врана, сильно способствовавший в 1195 году низложению Исаака Ангела, пользовался блестящим положением при дворе нового императора Алексея.

Благодаря этому своего рода морганатическому браку, скрепленному еще рождением дочери, Агнеса стала более византийкой, чем когда-либо. Как это будет сейчас показано, она совершенно забыла язык своей родной земли; у нее не сохранилось ни малейшего воспоминания о семье, никогда о ней не заботившейся. Нет доказательств, что в 1196 году она виделась со своей сестрой Маргаритой, вдовой короля Венгерского, когда та предприняла путешествие в Святую землю; и когда неожиданно в 1203 году прибыли бароны четвертого крестового похода и она очутилась лицом к лицу со своими соотечественниками, можно по всем имеющимся данным заключить, что она была им вполне чужой.

* * *

Известно, как Ирина Ангел, царица Византийская, взошедшая вследствие своего брака на германский престол, уговорила мужа своего Филиппа Швабского принять сторону юного Алексея, ее брата, лишенного власти узурпатором, и как германский император заинтересовал в делах своего юного зятя венецианцев и крестоносцев, в это время съехавшихся в Венецию. Несомненно, что еще и другие причины заставили направить в сторону Константинополя экспедицию, предназначавшуюся для освобождения Святой земли. Экономические интересы венецианской республики, приманка, какою служило великолепие византийской столицы, возбуждая воображение западных людей, перспектива грабежей и побед, рисовавшаяся всем этим искателям приключений при мысли о таком походе, старая злоба, покоившаяся в сердцах у латинян, - все это были причины, заставившие решиться даже и баро-{348}нов этого крестового похода. Наконец, еще одно соображение состояло во множестве реликвий, какими обладал Константинополь. Известно, какое важное место занимали в общественной и частной жизни Средневековья эти драгоценные останки и какую цену имели в особенности те, что происходили с Востока. Византия как раз была полна этих священных сокровищ, и не без некоторого тщеславия их выставляли перед глазами ослепленных зрителей во дворце, в императорской дворцовой церкви, в Святой Софии и других церквах. Таким образом, в глазах латинян императорский город стал обширным музеем, вроде огромной священной раки, предназначенной снабжать все святилища Запада; и можно думать, если принять в соображение, с какой заботой относились победители к раке с мощами и какое отводили ей место, что эта приманка играла не последнюю роль в важном решении, заставившем, несмотря на формальное запрещение папы, направить свой путь на Константинополь такое количество благочестивых людей, стольких служителей церкви, стремившихся к собиранию, в виде награды за победу, этих священных сокровищ.

Здесь не место излагать четвертый крестовый поход. Будет достаточно напомнить о том, как латиняне, подступив к Константинополю 23 июня 1203 года, увидели себя вынужденными употребить силу, чтобы восстановить на престоле юного Алексея. 17 июля был сделан приступ - узурпатор, охваченный паникой, поспешно бежал, и восставший народ водворил на престоле Исаака Ангела. Первой заботой императора было поладить с крестоносцами. Он подтвердил все обещания, данные крестоносцам его сыном; он принял их как "благодетелей и охранителей империи"; в особенности он щедрой мерой одарил их богатствами столицы; и эта первая оккупация города, продолжавшаяся всего несколько дней, только усилила алчность крестоносцев.

Вот тут-то мы и встречаемся с Агнесой Французской в одной сцене, очень характерной, выясняющей эволюцию, происшедшую в ней. Среди важных баронов латинской армии находилось несколько близких родственников молодой императрицы: граф Балдуин Фландрский был женат на ее племяннице; граф Луи де Блуа был сыном ее сестры. Но, с другой стороны, Федор Врана, ее любовник, был во главе защитников, одним из последних верных приверженцев царя Алексея Ангела. По-видимому, Агнеса не колебалась, какой из двух партий отдать предпочтение. По словам Робера де Клари, крестоносцы, сохранив некоторое воспоминание, что какая-то французская принцесса, сестра их короля, была некогда выдана замуж в Константинополе, осведомились, как только претендент был водворен во дворце, жива ли еще эта дама, "назы-{349}вавшаяся, - как говорит летописец, - императрицей Французской". "И им сказали, что да и что она замужем; что один важный человек в городе по имени Верна (Врана) - женился на ней; и что она жила во дворце, неподалеку. И отправились туда бароны, чтобы увидеть ее, и приветствовали ее, и много обещали ей всяческих услуг. Она же была с ними очень неприветлива и очень разгневана, что они пришли туда и что они того Алексея короновали, и не хотела говорить с ними. Но она заставляла говорить за себя латинянина (переводчика), и латинянин говорил, что она ничего не знает по-французски. Однако, что касается графа Луи, - который приходился ей кузеном, - она вошла с ним в сношения".