Герберт Дирксен - Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики

Выражение "необъяснимый" приложимо и к русскому уму, и к менталитету вообще. Под поверхностью доброты, доброжелательности, искренности, понимания и огромной готовности помочь, скрывался пласт, который оказывал непреодолимое сопротивление любым попыткам исследовать его, предпринимаемым мыслящими по-западному европейцами. Это выходит за рамки данной главы - дать анализ русской души во всех ее проявлениях. Мне необходимо лишь упомянуть имя Достоевского, чтобы указать направление своих мыслей. Смиренное утверждение Киплинга относительно пропасти, разделяющей западный менталитет от дальневосточного, - "и вместе им не сойтись" - может быть в еще большей степени приложимо к пропасти, разделяющей западный ум от русского. Даже внешне эта пропасть выражается шрифтом "кириллицей". А большевистское кредо сделало ее вообще непреодолимой.

Есть много других точек зрения, с которых можно рассматривать эту проблему. Я столкнулся с ней, когда посещал театральные представления, слушал русскую музыку, восхищался старой русской архитектурой или даже когда наслаждался необозримостью русских ландшафтов. Представление исторических персонажей, таких как Петр Великий или Распутин, бесконечные духовные поиски, дискуссии о сценическом воплощении толстовских романов классическим театром Станиславского, психологические лабиринты современных пьес, особое, странное исполнение "Бориса Годунова" - все эти вещи открывали мне новые подходы к тайне русского менталитета, который оказывался точно так же необъясним, как фанатизм самобичевания и самообвинения, идущий по восходящей от Достоевского к показательным процессам большевистской эры.

Возвращаясь из Днепропетровска и ожидая поезд-экспресс в середине ночи на вокзале, наш харьковский консул Вальтер, который досконально знал российский образ жизни, поинтересовался относительно железнодорожного расписания и получил следующую информацию от начальника вокзала: "Nikto nichevo ne snaet!" Генеральный консул заметил: "Как абсолютно по-русски тройное отрицание!" Но потом, совершенно неожиданно, поезд прибыл, несмотря на расписание, спальные места имелись в наличии, и путешествие обратно в Москву было довольно комфортабельным. Такова Россия в двух словах.

На ранних стадиях моей миссии в Москву мы находились под обаянием новых впечатлений, предоставленных нам русской сценой и советским строем, который тогда был не более, чем экспериментом, с тех пор ставший, однако, достаточно распространенным явлением, ныне копируемым многими другими странами. Но постепенно жизнь в Москве становилась для нас все более тяжким бременем, поскольку по мере того, как шло время, становилось все более ясно, что Москва никогда не была приятным для жизни местом, даже когда не было советского правления. Мрачная помпезность Кремля и грациозная элегантность, которую итальянские архитекторы сумели пересадить на российскую почву при строительстве Новодевичьего монастыря в стиле барокко, не могли поднять нам настроение на фоне серого однообразия ветхих домов, тусклых, скверно одетых толп на улицах и торжественной, пугающей пустоты магазинных витрин, украшенных лишь бюстами Ленина или Сталина. Не было парков, способных оживить эту однообразную каменную пустыню, чем, собственно, и была Москва. Чтобы прогуляться или подышать свежим воздухом, вам приходилось ехать в какое-нибудь место в окрестностях города и там прогуливаться вокруг скромных лесов и холмов, любуясь их тихим очарованием и яркими красками, приобретенными за короткие недели трансконтинентального лета.

Во время зимнего сезона я делал несколько попыток покататься на лыжах по холмам и косогорам, куда меня тянул сын Твардовски.

Когда волнение, вызванное новым окружением, начало спадать, старожилы, принадлежавшие к иностранным общинам в Москве, становились все более подвержены депрессиям, особенно после того, как взгляд, брошенный за кулисы, открывал им многочисленные личные трагедии, происходившие на фоне всевластия государственной полиции. Некоторые из наших знакомых исчезли, тогда как их жены кончали жизнь самоубийством. До нас доходили слухи о пытках в Бутырках и других тюрьмах.

Наша жизнь в России предлагала два вида развлечений: музыку и театр и путешествия. Русская музыка стала для нас с женой откровением. Разница между представлением "Пиковой дамы" Чайковского или "Бориса Годунова" Мусоргского в Западной Европе и представлением тех же опер в Москве была примерно та же, как между стаканом воды и бокалом бургундского. Русский балет можно было сравнить лишь с бокалом шампанского. Что касается балета, то мы не были ни столь помешаны на нем, ни столь большими знатоками, как московские и ленинградские поклонники, которые мгновенно воспламенялись и вели жаркие споры о том, московская или ленинградская техника движения рук более грациозна, оставляя в покое пируэты и па, и споры эти порой обретали форму научных трактатов.

Кроме вышеупомянутых "стандартных" опер мы познакомились со многими чисто русскими шедеврами, которые мало известны на европейских сценах, такими, как "Псковитянка" и "Хованщина". В то время как тщательно сделанное искусство классического театра Станиславского способно было удовлетворить старомодные вкусы, Вахтангов ставил "Гамлета" в форме почти кощунственного эксперимента, а Таиров погружался в крайний сюрреализм.

Конечно, текущие события и достижения, гражданская война с ее партизанской деятельностью и пятилетний план со смелым инженером-комсомольцем и плохим старым вредителем (который, к счастью, нашел свою судьбу в 4-м акте) были основой для сюжетов бесчисленных пьес, выдержанных в духе партийной линии. Возбуждать патриотические чувства не дозволялось, однако слегка благосклонное чувство к Петру Великому было ясно различимо.

Даже в театрах аудитория не могла избежать партийной пропаганды. Помню, однажды я смотрел пьесу О'Нила, в которой одним из героев был негр. Во время антракта к зрителям обратился человек, упомянувший о предстоящей казни двух американских негров, приговоренных к смерти, и этот человек настоял на единогласном голосовании в защиту осужденных. Мы с Твардовски проголосовали "против".

На концертах превалировала ортодоксальная манера исполнения, эксперимент с оркестром без дирижера был отвергнут. В репертуаре классические симфонии занимали первое место, и никаких Шостаковичей не было повода порицать за пристрастие к западной музыке.

Нас особенно интересовали многочисленные образцы классической русской архитектуры, начиная от старых церквей периода великих князей XII или XIII веков, до зданий, построенных в стиле русского ампира, представленного дворцом князя Юсупова в Архангельском, включая русские вариации архитектуры Ренессанса и барокко, а также прекрасные архитектурные достижения периода правления Александра I.