Александр Дюма - Сальватор

"В таком случае позвольте пожать вам руку и поблагодарить".

"Это другое дело!"

Он протянул мне грубую руку, и мы обменялись сердечным рукопожатием.

"Вот черт! - сказал он мне, уходя. - Как странно: мне кажется, что я впервые пожал руку человеку!"

И я пошел к себе в мансарду.

IX

Самоубийство

- С того момента, как я простился с мыслью о смерти, - продолжал Сальватор, - у меня появились другие заботы! Прежде всего ужин, который был бы мне не нужен, если бы я упорствовал в своем первоначальном проекте. Затем, мне нужно было купить полный костюм комиссионера; наконец, мне надо было позаботиться о "предмете", как говорят в анатомическом театре, "предмете", который я мог бы выдать за себя... Если я и передумал распроститься с жизнью, то хотел, чтобы меня по крайней мере сочли умершим.

Я немного изучал медицину, занимался анатомией в двух-трех больницах и был знаком с ребятами из анатомического театра.

Дело заключалось в том, чтобы добыть труп молодого человека моих лет, уложить в мою постель и изуродовать ему лицо выстрелом. Однако это сулило серьезные осложнения: при вскрытии врач сразу определит, что выстрел был произведен в уже остывший труп. Я отправился в Отель-Дье - когда-то я оказал большую услугу служащему анатомического театра, освободив его брата от воинской повинности, - этот человек был готов отдать за меня жизнь. Брат был кучером фиакра и тоже считал себя обязанным. Я приказал позвать служащего.

"Луи! - сказал я ему. - Часто ли к вам приносят людей, пустивших себе пулю в лоб?"

"Раза два-три в месяц, господин Конрад. Не чаще!"

"Мне во что бы то ни стало нужен первый, который поступит в Отель-Дье, слышишь, Луи?"

"Чего бы это ни стоило, он будет ваш, даже если за это я лишусь места!"

"Спасибо, Луи".

"Куда доставить тело?"

"Ко мне в предместье Пуассоньер, дом номер семьдесят семь, пятый этаж".

"Я договорюсь с братом".

"Я могу на тебя рассчитывать, Луи?"

"Я же дал слово, - пожал он плечами, - только будьте по ночам дома".

"Начиная с сегодняшнего вечера я никуда не выйду, будь покоен".

Я боялся, что с тридцатью франками далеко не уйду. Возможно, я умер бы от голода раньше, чем кто-нибудь еще более нечастный вздумает застрелиться...

По дороге домой я зашел к старьевщику и подобрал бархатные штаны, куртку и жилет за пятнадцать франков; я купил эти вещи и со свертком под мышкой пошел к себе. Охотничьи ботинки и старая каскетка должны были довершить мой костюм.

У меня оставалось пятнадцать франков. С умом их распределив, я мог бы протянуть дней пять-шесть. Все уже было готово для решительной минуты, даже мое предсмертное письмо.

В ночь на третий или четвертый день я услышал условный сигнал: в мое окно, выходившее на улицу, ударил камешек.

Я спустился, отпер дверь; перед домом стоял фиакр с трупом. Мы с Луи перенесли его в мою комнату, положили на кровать, и я надел на него одну из своих рубашек. Это был труп молодого человека, его лицо было до неузнаваемости обезображено выстрелом. Случай, этот страшный союзник, сослужил мне прекрасную службу!

Я разрядил один из стволов своего пистолета, обжег его для видимости, будто из него стреляли, и вложил мертвецу в руку.

Я не забыл упомянуть в предсмертном письме, что пистолет принадлежит Лепажу: Лепаж, таким образом, должен был помочь установить личность убитого, сообщив, что господин Конрад де Вальженез приходил к нему за пистолетом за несколько дней до самоубийства.

Я оставил свою одежду на стуле, словно позаботился о том, чтобы раздеться перед смертью, потом облачился в костюм комиссионера, запер дверь на два оборота и спустился вместе с Луи. Я бросил ключ на середину улицы - будто бы из окна, заперевшись изнутри. Стекло, разбитое Луи, когда он бросил камень, должно было заставить свидетелей поверить в такую версию. У меня был ключ от входной двери: мы вышли так, что привратник нас не видел и не слышал. На следующее утро в девять часов я явился в полицию с двумя поручителями, Луи и его братом, и мне выдали бляху на имя Сальватора... с того дня, дорогой кузен, я исполняю обязанности комиссионера на углу улицы О-Фер рядом с кабачком "Золотая ракушка".

- С чем вас и поздравляю, сударь, - отозвался Лоредан. - Но, признаться, я не вижу связи между этой историей и сведениями о завещании маркиза; не понимаю также, каким образом вы мне вернете пятьсот франков, которые мы напрасно отдали господину Жакалю на ваши похороны.

- Погодите, дорогой кузен, - продолжал Сальватор. - Какого черта! Не думаете же вы, что я просто так открыл вам тайну своего существования, не будучи уверен в вашей скромности!

- В таком случае вы, кажется, рассчитываете держать меня здесь до Судного дня?

- Ах, ваше сиятельство, вы заблуждаетесь, у меня другие намерения. Завтра в пять часов утра вы будете свободны.

- Знаете, что я сказал вашим сообщникам? Я обещал, что через час после того, как мне будет возвращена свобода, вы все окажетесь за решеткой.

- Да-да, это едва не кончилось для вас весьма плачевно!

Если бы я не оказался в эту минуту на пороге, вы рисковали уже никогда никого не выдать полиции и не арестовать, а ведь это, в сущности, недостойное занятие, дорогой кузен. Я вам предсказываю заранее, что вы еще подумаете, а подумав, оставите этого ничтожного Сальватора в покое у его столба на улице О-Фер, чтобы и он вас не тронул в вашем особняке на улице Бак.

- Могу ли я, воспользовавшись вашей откровенностью, дорогой господин Сальватор, полюбопытствовать, как вы рассчитывали меня побеспокоить?

- Об этом я вам расскажу. Самое интересное я припас на конец.

- Я вас слушаю.

- На сей раз я просто уверен в вашем внимании! Начнем с нравоучения: я давно заметил, дорогой кузен, что, если творить добро, это приносит удачу.

- Вы хотели, по-видимому, начать с банальности?

- Банальность, нравоучение... Вы еще оцените это в свое время. Вчера, дорогой кузен, я решил сделать доброе дело и украсть у вас Мину, что и, к величайшей своей радости, с блеском исполнил.

На губах Вальженеза мелькнула хищная улыбка, в которой ясно читались лютая ненависть и жажда мщения.

- Итак, - продолжал Сальватор, - вчера, отправляясь на почтовую станцию заказать лошадей, на которых укатили нежные влюбленные, я зашел на городской аукцион, что по улице Женер, если не ошибаюсь; во дворе разгружали мебель для продажи с торгов...

- Да какое мне до этого дело, господин Сальватор! - возмутился Лоредан - И что за интерес слушать про мебель, которую разгружали на улице Женер?

- Если вы наберетесь терпения еще на полминуты, дорогой кузен, я вас не разочарую и вы почувствуете определенный интерес: в этом я просто уверен!

- Ну, послушаем! - сказал Лоредан, небрежно закидывая ногу на ногу.