К Дмитриев - Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

При замкнутом образе жизни женщины того времени исключительной свободою пользовались вдовы, "матерые" или бездетные, все равно, и Луша, имевшая заезжий двор в слободе, под Москвою, славилась как веселая, "крутая" бабенка.

У нее собиралась молодежь, желавшая покутить во всю ширь русской натуры, у нее подавались такие "пивные хлебцы", каких не умела сделать ни одна хозяйка, и жарились журавели как нигде!

Кроме приюта для молодежи, "Лушкин дворик" имел и другое значение.

Там белозубая и пышнотелая вдовушка с бойкими глазами и с дерзко-ласковой усмешкой чаровала и старого, и малого своими песнями, своими речами да прибаутками: там, шепнув два слова хозяюшке, можно было и холопа достать продажного, и холопку хорошенькую, и удалого разбойника, за деньги готового убить кого хочешь; там, наконец, можно было найти знахарку-ведунью, у которой и приворотный корень, "обратим", и "могильное семя" - все имелось...

Очень часто в веселой беседе молодых людей упоминалось имя прелестной гречанки Зины, и товарищи с завистью относились к Артемию, в силу своего положения при дворце имевшего возможность часто видеть девушку и говорить с ней.

- Счастливый ты! - как-то заметил Максим Коренев со вздохом, выпивая залпом кубок вина. - На тебя Зина заглядывается просто...

- Выдумал тоже! - вспыхнул Артемий.

- Чего выдумал... Нисколько... Все видят и сказывают.

Сначала Артемий горячо оспаривал замечание товарища, но потом и сам стал примечать, что Зина охотно смеется и болтает с ним, что ее щеки покрываются ярким румянцем, если невзначай он подойдет к ней.

В летние вечера в саду при дворце собиралась вся молодежь: сенные девушки, молодые боярыни и боярышни - и качались на качелях, играли песни, хороводы водили, слушали шутников и смотрели на "плясцов", забавлявших Софию Фоминишну, Елену и маленького внучка Митюшку.

София особенно любила "домрачеев" (гусельников) и "бахирей" (сказочников) и задумчиво внимала хитросплетениям народного творчества. Едва появлялся какой-нибудь новый бахирь, как Марфа уже спешила доложить своей государыне о ловком забавнике.

Стоял ясный и теплый летний вечер.

Из сада доносились веселые песни девушек и радостные вскрикивания Мити, сына Елены, которого тешили приближенные, придумывая всякие смехотворные выходки.

Звучно смеялась Елена Стефановна, и дружно вторили ей придворные боярыни, а у Софии Фоминишны закипало сердце от досады, от глубокой печали: вот и государыня она, и жена царя Ивана, и сынок, ненаглядный голубочек, есть у нее, и бояре стали покорнее, а все же ноет душа, все страдает ее гордость.

Могуч и здоров Иван Васильевич. Много лет еще может он властвовать, но... все под Богом ходим и своего смертного часа никто не ведает. Закроет свои очи светлые царь Иван, и все по-новому станет. Отойдет счастье Софии, и сыночек ее ненаглядный ни с чем останется.

Блестящая звезда взойдет над головой Ивана Молодого, жены его Елены и сына Дмитрия.

Оттого-то так и кланяются бояре Ивану Молодому, что ведают его будущее величие, оттого-то так и забавляют его сына, оттого и угождают Елене...

София притаилась у окна и глядит в сад.

Видит она старушку почтенную, жену воеводы Анну Кондратьевну, хитрую бабу. Чтобы потешить Елену, Анна и себя забыла. Ползает на карачках по лугу зеленому, а Дмитрий, малютка пятилетний, забрался ей на спину и, изображая всадника, поколачивает старуху и ногами, и кнутиком.

Смеется Елена, до слез смеется, а за нею смеются и все присутствующие, смеется и Аннушка, довольная, что распотешила молодую княгиню.

Кряхтит она от боли; ломит ей поясницу, с непривычки совестно ей перед сенными девушками, а Дмитрий увлекся и кричит:

- Еще хочу кататься! Еще хочу!

- Потешь ребенка, старая!

- Чего же остановилась? Не видишь, Дмитрий кататься хочет!

И снова начинается потеха, и звучит громкий смех...

Не забавляла бы так Аннушка молодого князька.

Она сама привыкла издеваться над своими смердами и холопками, но беда стряслась над ее мужем.

Попался воевода в дурных делах. Враги ли его оклеветали, или и вправду лукавый попутал, а только разгневался на него Иван Васильевич, отнял воеводство и приказал разобрать дело по всей строгости.

Бросили воеводу Перебоева в темницу, в подвал сырой и холодный; иной день дадут хлеба, а иной и так просидит.

Всхлопоталась Аннушка, как бы выручить мужа. Просит одного из прежних друзей, просит другого - отворачиваются и слушать не хотят.

Разгневался государь Иван Васильевич, так уж какое тут заступничество! Молчи да кланяйся, не то и тебе достанется.

- Не торопись, Кондратьевна, - посоветовал ей один добрый человек: Выждать время надо. Придет веселый час, тогда можно будет слово молвить.

- Найди путь к Софии Фоминишне, - добавил другой советчик. - Пожелает помочь тебе - так все сделает...

- А не то Елену Стефановну попроси. К ней Иван Васильевич, государь наш, милостив стал.

Достала Аннушка дорогих соболей, купила игрушек самых лучших и сумела проникнуть к Елене. Несколько дней уже изощрялась бедная старуха, льстила, угождала и паясничала, чтобы только заслужить милость и затем вымолвить свою просьбу, но все не удавалось улучить минуты.

Не зная, какие причины заставляют так поступать Аннушку, София Фоминишна с презрением смотрела на нее.

Приход Марфы нарушил размышления государыни.

Она принесла известие, что бахирь, которого желала послушать София, явился.

- Хорошо, приведи его сюда! - стремясь отдохнуть от своей тоски, сказала она.

- Прикажешь, государыня-матушка, звать Елену Стефановну? Она ведь тоже до сказок охоча... - лукаво спросила Марфа.

- Делай что сказываю!

Марфа низко поклонилась и вышла. Через несколько мгновений она возвратилась со стариком сказочником, а вместе с ними пришла и гречанка Ида.

Из сада все так же доносились веселые речи, смех и песни, так же жизнерадостно раздавался голосок Мити и его серебристый и звонкий хохот и так же болезненно отдавались эти звуки в душе Софии.

Несколько нараспев говорил старик Хрисашка свою сказку. Сюжет ее был оригинальнее, чем обычные повествования такого рода, и София Фоминишна заинтересовалась речью бахиря, умевшего оттенять рассказ, а в драматических местах даже ударявшего по гуслям, отчего впечатление усиливалось.

Сказка заключалась в следующем.

Жил старик старый и богатый. Было у него два сына: Дубинушка и Березушка. Дубинушка был глупый и чванливый, а Березушка умный и ласковый, и жен они себе взяли подходящих. Дубинушка женился на Осинушке, а Березушка взял Ивушку. Первая была хитрая и лукавая, нравом изменчивая, а вторая - добрая и покорная, на всякое дело пригодная.

Любил старик младшего сына и должен был любить старшего, потому кто раньше рожден, тому и счастья больше отпускается. Дает старик Дубинушке кусок пирога в явь, а Березушке два тащит, да только чтобы люди не видели... Купил он Осинушке жемчуга скатные, а Ивушке и того лучше, но просит: не носи на людях, родимая, увидят - засудят нас с тобою. Живем мы в диком лесу, пню вместо образа молимся, а все же нельзя мне по сердцу жалеть, надо по крови да по разуму...