К Дмитриев - Собрать Русь ! (Не в силе Бог, а в правде)

Опираясь на шею Артемия, Кошкин прошел длинные сени и очутился в довольно большой комнате, слабо озаренной теплящейся перед образом лампадой. Широкие лавки вдоль стен были покрыты темною тканью, а на столе, стоявшем в переднем углу, лежала белая скатерть и виднелись чашки с каким-то кушаньем и деревянные ложки.

Перекрестившись на образ, хозяин и гость сели на скамью. Старик не зажигал огня и, опасаясь, что его речь могут подслушать, начал вполголоса:

- Ты в самом деле хочешь отъехать в Москву? Служить новым господам не намерен?

- Нет, Михайло Иванович, отъеду. Я еще раньше желал, а теперь и подавно. Такого князя, как Юрий Васильевич, у нас не будет...

- Хорошо, Артемий, так слушай меня, старика: на зло не наставлю. Не ожидай смерти нашего князя, а завтра, чуть свет или ночью, поезжай в Москву. Я дам тебе грамотку к Засекину-князю, а он введет тебя к государю Ивану Васильевичу, и ты доложишь ему все как есть.

- К государю! - воскликнул юноша со скамьи, радостно улыбаясь. Неужели я увижу его! Эх, кабы так! Я упаду к ногам его и стану умолять, чтобы взял меня к себе... Я жизни не пожалею... всю кровь отдам...

- С чего ты так горячо? - с удивлением спросил старик, не ожидавший подобного порыва, и, помолчав, добавил: - Ты не думай, что я даю тебе легкое дело, Артемий. Доберешься до Москвы - твое счастье. Государь поблагодарит и пожалует, ну а если угодишь в руки сторонников Андрея и Бориса - не на радость. Прочтут грамотку, узнают, с каким делом послан, несдобровать ни тебе, ни мне.

- Тебя не выдам, Михайло Иванович, не опасайся, а за себя постоять могу! - горячо возразил юноша, гордясь поручением. - И путь не так уж далек, и друзей по пути много. Я еще с батюшкой езжал в Москву, дорогу знаю, да и там язык найду.

Кошкин улыбнулся. Ему нравилось мужество Артемия, и он подумал, что, действительно, лучшего посланца трудно было бы найти, особенно в эти смутные дни, когда каждый заботится только о себе.

- Верно, - согласился старик, - твой отец часто бывал в Москве. Кажется, оттуда и жену себе взял? Может, и ты, Артемий, по отцу замыслил? Не завелась ли зазноба на Москве?

Юноша вспыхнул, точно его заподозрили в чем-то дурном.

- Нет, не знаю я московских девушек... Не знаю! - решительно вымолвил он.

- И доброе дело, - поглаживая бороду, возразил старик. - Не торопись, Артемий. Тебе, может, великая судьба предстоит, ве-ли-кая. Все в Божьих руках. А коли вздумаешь жениться - каждый из нас захочет тебя в зятья. Род Львовых - не из последних, денег у отца твоего было много, и память оставил он хорошую. Сам ты молодец хоть куда: и ростом, и лицом, и силою ничем не обижен!

Похвалы отца любимой девушки радовали Артемия, и ласковое обращение старика внушало ему сладостные надежды. Прерывающимся от волнения голосом юноша заговорил:

- Спасибо тебе на добром слове, Михайло Иванович, спасибо! Постараюсь заслужить... Сил не пожалею. Уж не гневайся на меня, позволь сказать... Сам изволишь знать, мы вместе росли с твоею Любушкой... вместе играли. С тех пор еще я задумал. Никого мне милее нет и не будет! Знаю, непорядок мне такой разговор вести, а только вот с делом ты меня посылать изволишь...

- Ты это что же, парень? Никак торговаться со мною хочешь? - прервал Кошкин насмешливым тоном.

- Как можно, Михайло Иванович! Смею ли я торговаться! Нет, упаси Бог, а так, что душу отдать готов, угодить хочу. Дай мне время. Стороной слышно, к твоей дочери женихи сватаются.

- Без моего слова под венец не пойдет!

- Верно, Михайло Иванович, я вот и боюсь: неволить станешь!

- Твоя забота?

- Не гневайся, помилуй! Очень люблю я твою дочь...

Кошкин нахмурил брови. Он был не прочь породниться с богатым родом Львовых, но смелость юноши и, главное, полное забвение им семейных традиций ставили в тупик деспота старика. Если бы он не нуждался в услуге Артемия, то, конечно, резко прикрикнул бы на него и заставил замолчать, но теперь следовало держаться иной тактики.

- Слушай, Артемий, - сказал он, опуская руку на плечо собеседника, загодя такое дело решать неспособно. Я тебе одно поведаю: пока ты назад не вернешься - сватать дочеришку не стану...

Лицо Артемия просияло. Он повернулся к образу, широко перекрестился и торжественным тоном произнес клятву послужить боярину Кошкину до последней капли крови.

Старик и юноша долго еще просидели вдвоем, тихо беседуя. Кошкин посвящал Артемия во все подробности современного положения дел и встречал в своем питомце ясное и разумное понимание.

Когда Михайло Иванович отпустил юношу, приказав ему готовиться в путь, и Артемий вышел из комнаты, три раза низко поклонившись хозяину, старик вздохнул и поглядел ему вслед.

- Да, из него будет толк. Смышленый парень. Только там, на Москве, не скрутили бы ему голову. Как появилась "гречанка", так там все по-новому ведется. Не бояр слушает государь, а с женою совещается. Старики неугодны стали! А кем и сильна-то Москва, как не стариками! Э-эх... житье! заключил Кошкин и, крестя рот, снова пошел в хоромы, где лежал умирающий князь Юрий и хозяйничали уже младшие братья его, считавшие себя наследниками.

Выступив против них и сделав крупный шаг на новом пути, Михайло Иванович считал долгом казаться покорным рабом их воли, преданным и верным слугой.

Во время княжеской междоусобицы никто из приближенных не мог быть спокойным за свою судьбу и нужно было привыкать "держать нос по ветру". Сегодняшний властелин удела назавтра делался пленником Москвы, а на преданную службу его бояр смотрели, как на проступок.

"Кто ведает, что будет! - думал старик. - Артемия могут схватить, и узнают тогда, зачем он в Москву едет. Несдобровать! Да и государь может промедлить, а князья хозяйничать станут по-своему.

Что делать! Надо поклониться пониже, а там... чья возьмет!"

Глава II

ТВОЯ НАВЕКИ

Артемий не мог заснуть всю ночь, и рано утром, когда жители Дмитрова только начинали вставать, юноша бродил уже под окнами Любушки, желая увидать хотя бы на мгновение любимую девушку и сообщить ей благосклонный ответ старика отца.

Рано оставшись сиротой, Артемий провел годы отрочества и первой юности в доме боярина Кошкина под покровительством Дарьи Акимовны, жены Михаила Ивановича, приходившейся дальней родственницей покойной матери Львова.

Покорная раба супружеской воли, Дарья Акимовна грудью защищала свое единственное дитятко, красавицу Любушку, и мало-помалу, видя дружбу и взаимную привязанность молодых людей, начала относиться к сироте-родичу как к старшему сыну.

Из шустрого, не по годам смышленого мальчика Артемий превратился в статного юношу и не раз уже участвовал вместе с другими "боярскими детьми" в походах против Новгорода. Любуша тоже изменилась. Веселая хохотушка-девочка, она стала писаной красавицей, молодежь Дмитрова недаром называла ее "ясною звездою" и заглядывалась на ее роскошную косу, на ее соколиные очи, на яркий румянец.