Екатерина Останина - Фантасмагория смерти

В десять часов утра карета достигла площади Революции, которая до этого носила название площади Людовика XV. Здесь же возвышалась и статуя этого монарха, но теперь на его месте чернел только силуэт гильотины. Зрители столпились неподалеку от места казни, и среди присутствующих можно было различить изящный кабриолет предателя Эгалите. Несмотря на то что карета остановилась, Людовик продолжал читать молитвы умирающих, и так прошло еще пять минут, пока он не окончил их все. Лишь после этого дверцы экипажа открылись.

На пороге смерти, этой ужасной и бесконечной бездны, в короле боролись весьма противоречивые чувства – и отчаяние, и гнев, и стремление покориться неизбежности. Барабаны продолжали глухо стучать, и у Людовика в какой-то момент не выдержали нервы. «Замолчите!» – закричал он, едва удерживаясь, чтобы не зажать уши руками. Тем не менее у подножия эшафота король не стал медлить и быстро поднялся по ступеням. Он сам снял с себя коричневый камзол и остался в белом фланелевом жилете.

Когда к Людовику подошли палачи и попытались связать ему руки за спиной, все в несчастном короле воспротивилось подобной унизительной процедуре. Он попытался сопротивляться, и тогда вмешался аббат Эджворт. Святой отец напомнил Людовику о страданиях Иисуса Христа, который был унижен во много крат больше, но не противился и смирился, готовясь предстать перед своим Отцом Небесным. Только после этого Людовик дал связать себе руки и обнажить голову. В последнее мгновение король попытался обратиться к народу: «Французы, – крикнул он, – я невинен! Я умираю невиновным! И только это правда, потому что эти слова произносятся с эшафота человеком, который сейчас предстанет перед лицом Бога! Я прощаю вас, я прощаю всех, кто желал мне зла, и у меня есть только одно желание: чтобы моя страна…» Он не успел закончить, поскольку Сантер яростно заорал: «Барабаны!», и в то же мгновение их стук заглушил последние слова несчастного короля.

Сантер снова отдал команду, вероятно, опасаясь непредвиденных последствий уже произнесенных Людовиком слов: «Палачи, скорей делайте свою работу!». Палачи и сами были перепуганы не меньше Сантера. Они прекрасно знали, что если откажутся выполнять свое грязное дело, то немедленно сами займут место осужденного, и потому с постыдной поспешностью накинулись на связанного Людовика, после чего на эшафоте произошла короткая, но весьма отчаянная борьба. И тем не менее один слабый Людовик ничего не мог сделать против шестерых здоровенных палачей. Те повалили его и привязали к доске. Аббат Эджворт в последний раз наклонился к королю, говоря: «Сын святого Людовика, Небеса ждут тебя». Топор рухнул вниз. Так завершилась жизнь Людовика XVI 21 января 1793 года, в понедельник. Ему шел всего-навсего 39-й год.

Сансон показал отрубленную голову короля толпе, которая хором взревела: «Да здравствует республика!», и этот вой понесся по всему Парижу. Народ в полном восторге от увиденного размахивал шапками, платками, фуражками, бросал их вверх и поднимал на остриях штыков. Довольный зрелищем Филипп Эгалите умчался в своем роскошном кабриолете, граждане из Ратуши облегченно вздохнули: «Наконец-то эпопея завершилась». Что же касается толпы, то она была озабочена тем, как бы унести с места казни сувениры, например смоченные королевской кровью носовые платки, пряди волос или кусочки одежды. Ведь все эти реликвии потом можно будет успешно продать желающим, которые станут носить их в кольцах.

Через полчаса любители сувениров были удовлетворены, и город вернулся к своей обычной повседневной жизни. Снова открылись лавки с хлебом, а на улицах появились продавцы молока. Вечером в кофейнях царил настоящий праздник, однако прошло всего несколько дней, и, как вспоминал Мерсье, почти каждому стало понятно, что эта казнь будет иметь крайне серьезные последствия.

22 января министр Ролан, находясь вне себя от отвращения к происходящему, подал в отставку: чаша его терпения уже была переполнена. Ролан привел в порядок все дела. Теперь он мечтал только об одном: бесследно кануть во мраке, спрятаться в самой глухой деревне, только бы больше ни одна живая душа, знавшая его, не смогла бы его разыскать. Ему не дали этого сделать.

В этот же день хоронили Лепетелье де Сен-Фаржо. Процессия весьма помпезного вида потянулась к Пантеону. Представление получилось достаточно дикое: тело несли в полуобнаженном виде, чтобы каждый желающий мог увидеть его рану, а рядом лежала сабля и окровавленная одежда. Оркестр наигрывал мрачные похоронные мотивы, а из окон домов, расположенных по ходу следования процессии, по распоряжению патриотов бросались дубовые венки.

Эти похороны стали своего рода точкой во взаимоотношениях партий Конвента, поскольку теперь, после смерти короля, им уже не требовалось вместе выступать за что-либо. В последний раз представители различных течений шли вместе, и уже был недалек тот день, когда они превратились друг для друга в непримиримых врагов. Они еще не знали, что скоро революция начнет пожирать своих детей, что это всеобщий закон всех революций. Кончилось время золотых иллюзий свободы, равенства и братства, наступил период тотального террора.

Кстати, если говорить о братстве, то цареубийство во Франции превратило друзей во врагов, тогда как за рубежом все враги внезапно сделались друзьями. Еще бы, ведь подобный акт нарушал нормальный социальный порядок во всем мире. Англия велела своему послу покинуть Францию в течение недели. Все, кто был хоть как-то замешан в истории со злосчастным «железным шкафом», найденным в Тюильри, сочли за лучшее немедленно бежать и спрятаться в Америке. Далее Англия и Испания объявили Франции войну, хотя Франция утверждала, что все произошло как раз наоборот – это Франция объявила им войну. Таким образом, все объявили войну друг другу. Дантон же на это весьма выспренно ответил: «Нам угрожает коалиция монархов, а мы бросаем к их ногам в качестве перчатки голову монарха».

Что же касается Марии Антуанетты, то и она осенью 1793 года разделила судьбу своего супруга. Ее дело начали разбирать в революционной палате 14 октября. Пожалуй, это разбирательство под названием «Процесс вдовы Капет» не имело себе подобных.

Перед судьями предстала подурневшая и рано состарившаяся, почти седая королева, бывшая ослепительная красавица. Теперь ее вынуждали дать полный отчет о прошлой жизни Фукье-Тенвилю. Обвинительный акт Мария Антуанетта получила ночью перед этим заседанием. Какая буря чувств бушевала в ее душе, какими словами описать состояние человека, в судьбе которого произошли столь поразительные перемены? Пожалуй, в этот момент остается только молчать.