Святослав Рыбас - Иосиф Сталин

Эффект подобных действий был прямо противоположен задуманному: устрашить деревню не удалось. В губернии и смежных с ней Балашовском уезде Саратовской губернии и Новохоперском уезде Воронежской губернии повстанцы создали 300 комитетов СТК, заменивших Советы. Это были беспартийные органы власти крестьян, обеспечивавшие материальную поддержку партизанской армии и регулировавшие военно-политические и социально-экономические стороны жизни деревни...". (Т.В. Осипова. "Крестьянский фронт в гражданской войне". В сб. "Судьбы российского крестьянства". М., 1996. С. 147-148).

Для подавления восстания применялись отравляющие газы, а также такие меры устрашения, как массовые расстрелы заложников и сжигание крестьянских изб.

Так, только в одной Паревской волости за июнь-июль было убито три тысячи крестьян. В селе Никольском, где проживало восемь тысяч человек, в русско-японскую войну погиб один человек, в мировую- 50, а в 1920-21 гг. - 500 крестьян.

Хотя у повстанцев против регулярных войск не было никаких шансов, сопротивление в Тамбовской и многих других губерниях продолжалось до конца 1921 г., потом пошло на спад.

Но в целом крестьяне добились своего, деревня вернулась к своей традиционной общинной жизни, которая была далеко от ГОЭЛРО, плановой экономики и мировой революции.

Как говорил Троцкий, "Революция потому и революция, что все противоречия развития она сводит к альтернативе: жизнь или смерть".

Но между властью и большинством населения, жившего по законам мелкотоварного производства, был заключен мир, точнее, - перемирие.

Чтобы сопоставить исторические рубежи, вспомним об одной жертве Тамбовского восстания: священник Петр Космодемьянский был убит во время карательной операции. Его внуки, Зоя и Александр Космодемьянские, Герои Советского Союза, погибли, защищая Отечество, во время Великой Отечественной войны.

"МЫ ИНСТИНКТОМ ПОНЯЛИ, ЧТО БОРЬБА ЛИБЕРАЛОВ С БОЛЬШЕВИКАМИ СВОДИТСЯ К РАЗЛОЖЕНИЮ ВЛАСТИ В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ЕЕ НУЖНО УСИЛИТЬ"

Здесь следует мысленно пересечь западную границу России и посетить российское посольство в Париже, в котором тогда находился посол Российской республики во Франции В.А. Маклаков, направленный туда еще Временным правительством. Он представлял несуществующее государство, но был умным и проницательным политиком. Его многолетняя переписка с Б.А. Бахметевым, послом Российской республики в США, является замечательным документом, отражающим взгляд проигравшей стороны. Так, в письме Маклакова от 15 апреля 1921 г., т.е. после Кронштадта и Х съезда РКП(б), дана оценка текущего момента и, самое главное, перспектив большевизма.

"Я думаю теперь и думаю уже давно, с момента войны, что результатом этой войны будет усиление государственной власти, попросту усиление государства, этатизм. Это началось по необходимости во время войны, не могло кончиться и с ее окончанием. Как ни надоел этатизм во время войны и сколько он ни принес с собою зла, по неумелости его применения, он был необходим и без него вести войны, было нельзя. В нем была и сила, по крайней мере, временная сила Германии. Для меня ясно, что он не мог окончиться после войны, когда перед человечеством остались неразрешенными те же основные вопросы, требующие общих усилий, солидарности отдельных государств и тем более солидарности отдельных классов внутри государства. Было невозможно допустить, чтобы от этой войны, которая есть общее несчастье, - одни люди страдали, другие наживались; что калеки должны были превратиться в нищих, а разрушенные войной местности восстановлены силой самих потерпевших; было бы невозможно допустить это, особенно в то время, когда другие на этом бы самом разорении и восстановлении разрушенного, продолжали бы наживать капиталы. Было ясно, что результаты войны могли быть получены только совместными усилиями целой нации, без различия классов и положений; но все это в свою очередь требовало страшного усиления государственной власти, которая могла бы сломить головы всем тем, которые не хотели бы идти в этом русле. Потому-то усиление государственной власти одновременно с этим должно было совпадать и с демократизацией этой власти. Она должна была быть не только сильна, но вполне демократична по своим задачам, а с того момента, когда вообще демократии кое к чему привыкли и кое-что раскусили, а во время войны, еще воочию увидали в какой мере государство без них бессильно, она должна была быть и демократична по составу. Итак, вот те основные задачи, которые человечество должно было положить в основу своего устройства после войны. Правительство демократичное по цели, демократичное по составу, но и деспотичное по объему власти и приемам.

Эти основные начала и лежат в основе большевизма; большевизм удовлетворяет именно им; то, с чем он не справился и на чем провалился - это программа реформ, способ осуществить ту солидарность, которая могла разрешить национальные и международные вопросы. Большевизм победил слишком рано; он не вышел из пеленок старых идей о борьбе классов, о том, что борьба предполагает уничтожение; подменил вопрос национальной солидарности вопросом, чтобы демократию поставить на место буржуя, а буржуя превратить в работающего пролетария, и провалился именно на этом; но если этим он скомпрометировал ряд лиц, идей и приемов, то не подорвал объективной необходимости в дальнейшем идти по тому же пути деспотической демократической власти. Но в наших попытках низвергнуть большевизм, какую идеологию мы ему противопоставляем? С одной стороны мы противопоставили ему идею либерализма, кто бы ее ни олицетворял, Милюков или Керенский, теорию, которая боялась сильной государственной власти потому, что боролась с этой властью, во имя прав человека и гражданина, во имя свобод, неприкосновенности личности и т.д. Попытка осуществить полностью эти начала в государственной жизни, которую мы имели глупость и преступность осуществлять в момент самой войны, повела их к крушению; и сейчас попытка бороться с большевизмом во имя этих начал, либо подымая крестьянские восстания, либо делая террористические акты, может найти сторонников; народы соскучились по свободам, для России они представляются каким-то недостижимым идеалом. Но эти свободы до такой степени не соответствуют объективной необходимости момента, что на них можно поднять бунт, но нельзя построить государственную жизнь; в столкновении этих идей с большевиками историческая правда на стороне большевиков, а не этих идей, и потому большевизм их победит. Мы инстинктом поняли, что борьба либералов с большевиками сводится к разложению власти в тот момент, когда ее нужно усилить, и попробовали идти другим путем, путем противопоставления большевистскому деспотизму белого деспотизма; этот курс создал временную популярность военных диктатур; в этом было преимущество Колчака против Авксентьева, или Врангеля против Парижской Учредилки. Но и эти течения провалились; во-первых потому, что они, сумев установить начала государственного деспотизма, т.е. сильной правительственной России, по своему составу и идеологии не сумели осуществить второго требования - демократизма: эти диктатуры не были демократичны ни по составу, ни по цели, хотя и притворялись, что ими становятся; а когда они почувствовали необходимость влить себя в струю демократизма, хотя бы по составу, то обращались к так называемой общественности; общественность, которая приходила им помогать, была носительницей той самой либеральной идеологии, защищавшей права человека и гражданина, и враждебной усилению государственной власти, которая составляла ее слабость в борьбе с большевиками. Соединение белого деспотизма с политическими свободами соединяло только недостатки двух направлений, не давая им выгоды.