Николай Дубинин - Вечное движение (О жизни и о себе)

Какое глубокое впечатление оказала эта книга на юную, еще колеблющуюся душу! Она заставила меня почувствовать, что я - это частица жизни Земли.

Когда я закончил читать эту необыкновенную книгу, была ночь. Ребята спали, уткнувшись в подушки. Я вышел в парк, в котором окутанный морозом, как бы колеблясь в тумане, и вместе с тем неподвижно стоял наш большой, весь в изморози, в снеговых шапках старый деревянный дом. Яркие звезды пылали над сверкающим холодом ночи. Чувство безмерной любви к миру, светлая грусть стеснили сердце, и радость бытия, словно пламенный огненный вихрь, пронзила меня. Что можно было сделать в этот мучительный миг счастья? Я стал плакать, один, громко, счастливо.

- Коля, что случилось? - раздался тревожный девичий голос.

Это Екатерина Никитична Волкова вышла за мной посмотреть, куда это я отправился глядя на ночь.

- Ах, тетя Катя, тетя Катя! - смог лишь я ответить ей в эту минуту.

Не знаю, что подумала обо мне в эту морозную ночь тетя Катя...

"Происхождение видов" Ч. Дарвина с его естественнонаучным материализмом, со стихийной диалектикой и бесстрашным атеизмом для юной души также оказалось замечательной книгой. Многое тогда я не понял в этом глубоком произведении великого англичанина, но материалистические основы всего процесса создания и развития жизни на Земле встали передо мною с непререкаемой очевидностью. Без подпорок, без помощи, без провидения человечество одиноко стоит на Земле. Вместе с тем, полное внутренних сил и мощи, оно сознает себя, вселенную и глядит, не мигая, в глаза звездам. Земля - это наш дом. И слова "Интернационала" "Никто не даст нам избавленья - ни бог, ни царь и не герой" насыщались теперь каким-то всеземным и космическим значением, при этом Революция вставала как закономерная битва за достоинство и за будущее человечества. Революция была первым камнем, на котором строилась жизнь моей души. Теперь был заложен ее второй краеугольный камень - чувство вселенной, жизнь планеты Земля.

Незабвенны минуты, часы и дни, когда все это пришло в душу. В этих чувствах еще не было тревог, душа была полна только молодостью, только ощущением силы и только жаждой безмерного движения вперед. Все в это время сливалось в чувство внутренней радости наступавшей будущей глубокой и умной жизни.

Когда я прочел роман "Война и мир" Л. Н. Толстого, я понял, что третий краеугольный камень для моей жизни прочно заложен во мне образами, мыслями и чувствами этой книги. Это было сознание того, что во мне горит глубокий, ровный и мощный огонь любви к России. Понимание Пушкина пришло гораздо позже, в этот же год через Толстого я навсегда отдал свою душу любви к Родине. Эта любовь связала в моих представлениях воедино революцию и ту духовную жизнь народа, которая корнями уходила в прошлое, в его поиски правды, в его борьбу за нравственную жизнь. Проявления величия души народа в его битвах за Россию в прошлом перекликались с героизмом гражданской войны. Человечество было воспринято мною через патриотизм Толстого. Народ России - источник всей ее мощи, духовной красоты и силы - стал для меня символом человечества. В 16 лет я рассуждал теми же словами, что написаны о Толстом сейчас, и все это было окрашено и пронизано до боли чувством любви к народу и природе России, тем чувством, которое до сих пор, не остывая, горит в сердце.

Книгу Э. Геккеля я прочел один раз, только в юности. К "Происхождению видов" Ч. Дарвина обращался неоднократно как к научному источнику. Роман "Война и мир" Л. Н. Толстого - любимая книга всей моей жизни. Много раз я перечитывал ее бесценные страницы, и до сих пор она для меня как море жизни народа, нечто неисчерпаемое, великое.

После прочтения книг Геккеля и Дарвина судьба моя была решена. Я не мыслил себе другого пути, кроме изучения явлений эволюции. Как это делать, я представлял себе смутно, но зато очень пылко. Однако уже в то время я отдавал себе отчет, что центральным пунктом во всех вопросах эволюции и управления жизнью служит проблема наследственности. Именно наследственность есть то свойство жизни, с которым в первую очередь связана сущность, результаты и механизмы эволюции. Вместе с тем оно так мало изучено, и это признавал сам Дарвин в "Происхождении видов". Я не знал тогда, что существует целая наука, изучающая наследственность, и что она с 1907 года, то есть с года моего рождения, носит имя генетики. Так, не зная своего "божества", я уже был посвящен ему и в свои 16 лет, конечно, был готов принести ему любые, какие бы ни потребовались, жертвы. Я не знал тогда, что жертвы еще впереди и что их действительно надо будет приносить.

Тогда же я страстно увлекся театром. И неудивительно. Это увлечение было частицей всенародного увлечения театром, которое охватило Россию в первые годы Советской власти.

В 1919 году декретом Советского правительства были национализированы театры. Великий певец Л. В. Собинов стал директором Большого театра. В первые годы революции в Москве возникли Театр Вахтангова, Театр революции и другие. "Дон Карлос" и "Разбойники" Шиллера, "Фуэнте овехуна" Лопе де Вега глубоко отвечали героико-романтической душевной направленности революционных масс. Основу театральных постановок составляли пьесы классиков, которые приобщали народные массы к истинной культуре. А. Н. Толстой прекрасно отразил романтику театра этих лет в своей трилогии "Хождение по мукам", где бойцы на фронте были потрясены "Разбойниками" Шиллера, а Анисья, повариха отряда, играя Луизу, обнаружила талант трагедийной актрисы.

Отзвуки этих событий, связанных с рождением нового, народного театра, прозвучали и в Жиздре. В городе не было своего театра, поэтому, образовавшаяся из воспитанников детских домов и школьников старших классов, наша драматическая группа и в детских домах и на городской сцене выступала с большим успехом. На этом поприще я испытал первые радости славы, заняв ведущее место в труппе. Конечно, мы далеко отставали от репертуарной Москвы, где уже гремела драматургия М. Горького и "Мистерия Буфф" В. Маяковского. Однако пьесы А. Н. Островского, "Дети Ванюшина" С. А. Найденова и другие хорошие пьесы мы ставили с величайшим наслаждением и успехом.

Хорошо помню, как мы репетировали и ставили "Два брата" М. Ю. Лермонтова. На мою долю выпало играть демоническую личность Александра.

С каким наслаждением, с какой откуда-то взявшейся в эти минуты мрачной разочарованностью в свои 16 лет я обращался к замершей бездне зала: "... Я был готов любить весь мир - меня никто не любил - и я выучился ненавидеть... Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с судьбой и светом. Лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубину сердца... они там и умерли; я стал честолюбив, служил долго... меня обходили; я пустился в большой свет, сделался искусен в науке жизни - а видел, как другие без искусства счастливы, - в груди моей возникло отчаянье, - не то, которое лечат дулом пистолета, но то отчаянье, которому нет лекарства ни в здешней, ни в будущей жизни; наконец, я сделал последнее усилие, - и я решился узнать хоть раз, что значит быть любимым... и для этого избрал тебя!.. "