Коллектив Авторов - Расцвет реализма

Раскрывая эстетический смысл описанной сцены, Успенский формулирует свое понимание прекрасного. «Сколько раз на своем веку я видел художественные произведения, в которых художник старался меня, зрителя, пленить женской красотой: соберет иной штук двадцать женских фигур и, чтоб сразу потрясти меня, разденет их, бедных, донага, усадит около какой-нибудь двухаршинной лужи, разложит их по берегам этой трясины в самых вопиющих положениях, как ему угодно, без зазрения совести <���…> Словом, на разные манеры хотят нас восхитить женской красотой, – и сколько я ни помню, никогда от созерцания таких художественных произведений не получалось впечатления жизни, радости жить на свете <���…> не получалось именно впечатления красоты, распрямляющей душу и говорящей измученному человеку „не робей!“» (10, кн. 2, 148–149).

Как подлинно художественная натура, Успенский скорбел, осознавая, что ненормальные общественные отношения его времени – и «крепостная» Растеряевка и «свободное» царство Купона – извращают и губят прекрасное, лишают человека реальной, здоровой красоты. И так будет продолжаться до тех пор, пока человеческое, нормальное не будет доступно людям «в настоящем безыскусственном виде действительной красоты» (4, 120). В уродливом же мире прекрасное вызывает не светлую радость, а нечто прямо противоположное – безобразные, грязные чувства и действия. Тяпушкин, герой записок «Выпрямила», рассказывает о тех разлакомленных парижскими бульварами посетителях Лувра, которые бесцеремонно «обшаривали» Венеру Милосскую, пытаясь и к ней подойти с точки зрения «женских прелестей».

Вскрывая антиэстетическую сущность царства Купона, Успенский показывает, что условия капиталистического общества унижают, губят красоту и искусство. В очерке «Рабочие руки» воспроизводятся омерзительные разговоры бывалых рабочих о тех самых молодых девушках, трудом которых автор столь проникновенно любовался. И это не только разговоры, но и действительная судьба многих женщин-работниц, превращенных капиталом в «живой товар». Успенский, как позже и Горький, с острой болью чувствовал извращенную и поруганную красоту.

Разумеется, упование на целительную, воодушевляющую и преобразующую силу идеала, заключенного в Венере Милосской, было своеобразной романтической утопией. Но эта утопия возбуждала общественную энергию, формировала возвышенный нравственный мир человека, заставляла его быть лучше. Открыв в «каменной загадке» силу, выпрямляющую человеческую личность, Успенский не спрятался под спасительную сень своего идеала, как не спрятался он от неприглядной жизни и под сень «поэзии земледельческого труда». В том и другом случае утопия служила реалистическому искусству, задачам обличения несправедливого мира. Естественно поэтому, что в записках Тяпушкина рассказ о Венере Милосской, об идеале человеческой личности органически слился с обличением капиталистического мира.

Уже в 1875–1876 гг. Успенский, обогащенный опытом западноевропейских наблюдений и знанием фактов капитализации России, создает такие исторически проницательные произведения о победном шествии русского капитала, как «Злые новости» и «Книжка чеков». Их автор видит бесчеловечную природу капитализма и в России. Не забывая о кровожадной сущности буржуазии, Успенский показал и то относительно прогрессивное, что нес капитализм. Вместе с Мясниковым и его ужасной книжкой чеков, поглощающей естественные богатства, труд и кровь людей, пришло и новое, разрушавшее патриархально-крепостнические отношения, пробуждавшее общественно-нравственное сознание трудящихся, заставлявшее их «подумать обо всем». Трудовой народ и при капитализме остается «ломовой лошадью», но у него пробуждается критическая мысль. Развитие капитализма в России при всех его ужасах обнажает противоположные интересы людей и тем самым уничтожает почву для «больной совести», исключает возможность поступать «ни да, ни нет». Жестокий Мясников из очерка «Книжка чеков» никак не похож на патриархального фабриканта Федосеева из «Больной совести». Но Успенский в то время не развил своих плодотворных мыслей об относительно прогрессивном значении нарождавшегося капитализма. Занявшись изучением земледельческих идеалов, писатель на время отошел от этой темы.

К середине 80-х гг. наступает заключительный период в деятельности Успенского. В очерковых циклах этих лет («Письма с дороги», «Через пень колоду», «Поездки к переселенцам», «Концов не соберешь» и др.) центром изображения становится уже не автор-пропагандист и его любимец крестьянин, занятый своим хозяйством, а подвижная масса, поднявшаяся с насиженных деревенских мест, забившая все дороги Российской империи в поисках хлеба и труда, крова и земли. Неверно мнение некоторых современников Успенского, что в заключительный период своей деятельности он будто бы выступал исключительно как публицист и перестал быть художником. Нет, и во второй половине 80-х гг. он создал ряд блестящих, оригинальных произведений в беллетристическом роде: «Про счастливых людей» (1885), «Петькина карьера» (1886), «Не быль, да и не сказка» (1887), «Избушка на курьих ножках» (1887), «Паровой цыпленок» (1888), «Взбрело в башку» (1888), «Извозчик с аппаратом» (1888) и др. Да и публицистика Успенского проникнута художественностью. Его артистический талант, как и в предшествующие годы, выражался в тонком искусстве юмора. Но теперь юмор писателя пропитан глубоким и постоянным страданием, душевной мукой. Художник не только объясняет «происхождение лохмотьев и бескормицы», он, говоря словами Щедрина, возвышается «до той сердечной боли, которая заставляет отожествиться с мирской нуждой и нести на себе грехи мира сего».[ 599]

Успенский начинает осознавать, что для понимания и художественного отображения современной ему эпохи необходимо расстаться с деревней, с Иваном Ермолаевичем и обратиться к новым явлениям русской действительности. После завершения «Власти земли» он едет на Кавказ, создает цикл очерков «Из путевых заметок» (1883), изображающих неодолимое шествие «господина Купона». С тех пор и до самой болезни Успенский находится в постоянных разъездах по всей России. В 1884 г. писатель заявляет о своем желании выступить «в совершенно новом роде, без всякого народничества» (13, 403). Позже, в 1887–1888 гг., он с увлечением говорит о своих новых творческих планах. «Подобно власти земли – то есть условий трудовой народной жизни, ее зла и благообразия, – мне теперь хочется до страсти писать ряд очерков „Власть капитала“» (14, 52–53). Многие произведения Успенского второй половины 80-х гг. являются блестящей иллюстрацией к словам В. И. Ленина о той цивилизации, которая «посредством всех ухищрений, завоеваний и прогрессов» ограбила крестьян.[ 600]