Юрий Федосеев - Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда

Времена правления Мономаха и Мстислава можно по праву назвать золотым веком Киевской Руси, а вот княжение Ярополка — это уже ее увядание. Приход же Всеволода Ольговича положил начало череде новых междоусобных войн, окончательно разрушивших физическое и духовное единство русских земель. Однако прежде чем приступить к констатации трагических событий и фактов, следует зафиксировать для памяти то, чего Руси удалось добиться за эти двести пятьдесят лет — от Рюрика до Мстислава Великого, схематично показать, какой славный путь она прошла, какие великие свершения выпали на долю новорожденной нации, вобравшей в себя плюсы и минусы древних народов южных степей, угро-финнов, восточных славян, варягов-руси, какое великое (не побоимся этого эпитета) государство было создано Промыслом Божьим, отвагой князей, доблестью их дружинников и трудолюбием народа.

Итак, за это время наши предки, имевшие твердо устоявшиеся правила и обычаи родоплеменного общежития, приобретя князей, вышли на мировую арену как самостоятельный и весьма авторитетный участник международных отношений. Ранее разобщенные племена полян, древлян, вятичей, дреговичей, кривичей, лютичей и др., будучи скрепленными княжеской властью и православной церковью, стали ощущать себя единым народом, способным, с одной стороны, к мирному сосуществованию с угро-финскими племенами, а с другой — к достойному отпору кочевым ордам степняков и германо-скандинавской экспансии. Более того, гармоничное сочетание профессиональной армии (княжеские дружины) и ополчения (земское войско) позволяло осуществлять и наступательные походы на Хазарский каганат, Волжскую и Дунайскую Болгарии, в Крым и под стены Константинополя, на печенежские и половецкие вежи. Русь, первоначально ограниченная Ладогой и Новгородом, распространила свои границы от Финского залива до Черного моря, от Карпат до Северного Урала, Верхней Волги и Дона. Киев из маленького городка при речной переправе, из караван-сарая вырос в один из пяти крупнейших городов Европы.

Породниться с киевским князем считали за честь практически все королевские дворы Европы. Княжескими женами были византийские принцессы, дочери шведского, английского, венгерского, польского, чешского королей, половецких ханов. Не меньшим спросом пользовались и киевские невесты, делившие со своими мужьями троны Германской империи (Евпраксия Всеволодовна), Польского (Доброгнева и Евпраксия), Норвежского (Елизавета и Мальфрида), Французского (Анна), Венгерского (Анастасия, Евфимия и?), Датского (?) королевств.

Пиком величия и славы Киевской Руси стало венчание Владимира Мономаха императорским венцом с возложением на него короны, златой цепи и барм его деда, Константина Мономаха, присланных Владимиру византийским императором Алексеем Комнином. Так впервые мы приобрели международно признанного Царя земли Русской, и не его вина, что потомки не смогли сохранить царство, построенное их предшественниками.

А теперь о грустном.

Как мы уже говорили, в период правления детей, внуков и правнуков Ярослава Мудрого — от Изяслава Ярославича (1054–1078 гг.) до Мстислава Изяславича (1168–1169 гг.) — возникало все больше и больше противоречий. Чем многочисленнее становилась семья, тем больше появлялось поводов для взаимного недовольства и разногласий: из-за лучших волостей и более высоких доходов, из-за права участвовать в борьбе за родовое старшинство и права занять великокняжеский стол. Интересы детей, дядьев и племянников так переплелись, они столько грешили друг перед другом и перед Богом, прикрываясь благовидными помыслами, что до сих пор их практически невозможно разделить на «черных» и «белых», на добрых и злых. Даже такие общепризнанные вожди, как Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Мстислав Удалой, были не без греха, что же тогда говорить об изгое Олеге Святославиче, ослепленном Васильке Ростиславиче или Всеволоде Ольговиче?

Конечно, отстаивая свои интересы, князья меньше всего думали о народе, о его благополучии, о том, как сделать доставшуюся им Русскую землю процветающей и обильной, заботливой матерью проживающих на ней людей. За редким исключением, только подтверждающим правило, князей — эту элиту Древней Руси — волновало исключительно собственное благополучие. Народ для них был инструментом добывания материальных благ, оружием борьбы с противником, воинской добычей, средством платежа.

В исторических трудах можно прочитать, например, о том, как два князя поссорились из-за деревеньки домов на десять-двадцать. Каждый поднял свою дружину, позвал на помощь: кто половцев, кто косогов, безразличных к нуждам русского народа. В результате потравили посевы, разорили деревни, увели скот, полонили крестьян, разлучили жен с мужьями, детей с матерями. Князьям вскоре наскучило воевать. Они послали гонцов, договорились о границах, и вот уже, сойдясь под шатром, они обнимаются, целуют друг другу крест, обмениваются подарками и в завершение женят своих детей. Вроде и не было войны, не было обид. Кто пострадал? Ответ известен: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат».

Зададимся вопросом: «А чем расплачивались князья со своими степными союзниками за их участие в борьбе за волость?» Увы, но чаще всего смердами — своими и чужими. Косоги и половцы во время этих междоусобий беспрепятственно зорили русские города и села, угоняли скот, уводили на невольничьи рынки женщин и детей, превращая некогда цветущие поселения в безжизненное пространство.

Ну а если без лирики, то лишь по поступкам великих князей, их роли в решении даже южнорусских проблем можно проследить за процессом последовательного обесценивания киевского стола, скатывания его до уровня второсортного, а то и третьесортного княжества. Хронологию распада и деградации условно разделим на несколько периодов.

Первый (1139–1159 гг.) характеризуется усиливающейся борьбой за все еще престижное великое княжение между Ольговичами и Мономаховичами. Причем последние, разделившись надвое, вели не менее ожесточенную борьбу и между собой. Интригана Всеволода Ольговича, разжигавшего распри между князьями, сменил Изяслав Мстиславич, обрекший на войну себя и киевлян уже только тем, что занял киевский стол вопреки лествичному праву, т. е. раньше своих дядьев. Юрий Долгорукий, пришедший ему на смену после второй попытки, так настроил против себя киевлян, что после его смерти (предположительно от яда) все его имущество было разграблено, а приближенные перебиты. Не лучшую память оставил о себе и следующий великий князь, Изяслав Давыдович, всю жизнь метавшийся ради личной выгоды из одной княжеской коалиции в другую, а после изгнания из Киева три года разорявший волости своих явных и мнимых недоброжелателей.