Юрий Федосеев - Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда

Пользуясь безусловной поддержкой митрополита, руководившего всеми православными епархиями на Руси, Дмитрий Иванович, по примеру своего наставника, взял на себя не просто миссию третейского судьи в спорах удельных князей, а роль старшего князя, чье решение было обязательным для всех. Если же кто-то не соглашался с его мнением, то он не останавливался и перед тем, чтобы послать свои полки на ослушников. Однажды (1372 г.) он на время согнал со стола Олега Рязанского, а князя Михаила Тверского принудил (1375 г.) подписать договор, в котором тот признавал Дмитрия Московского своим «старшим братом» и отказывался от притязаний на великокняжеский стол.

Мы уже говорили, что особую роль в первые годы правления Дмитрия Ивановича играла Православная церковь, проводившая последовательную политику на слияние в единое государство всех людей, говорящих на русском языке и исповедующих единую православную веру. Для митрополита это было очевидным и привычным; близка и желанна была эта идея князю московскому; не понимали этого лишь удельные князья, считавшие себя независимыми от великого князя, а потому и не гнушавшиеся ориентироваться кто на Запад, а кто и на Восток. Если смиренные речи и увещевания не вразумляли несговорчивых «самостийников», то митрополит и его региональные архипастыри применяли подчас совершенно нетрадиционные меры воздействия. Так, Сергий Радонежский, посланный в Нижний Новгород для примирения Дмитрия и Бориса Константиновичей, встретив непонимание и чрезмерную гордыню со стороны Бориса («Князей судит Бог», — говорил он), пошел на закрытие там всех церквей (1365 г.). Митрополит Алексий благословил арест Михаила Тверского, отказавшегося от мирного и справедливого разрешения имущественного спора со своими дядей и братом (1368 г.), он же проклял князя смоленского, принявшего участие в «первой литовщине», по жестокости мало чем отличавшейся от татарских набегов. Нужно отдать должное этим архипастырям за то, что все это они делали, акцентируя внимание не на себе, а на великом князе, чьим словом и именем они действовали. Правда, возмужав, Дмитрий Иванович все больше и больше тяготился этой, как он считал, чрезмерной опекой. Видимо, поэтому не прислушался к мнению умирающего митрополита и не послал на поставление в Константинополь Сергия Радонежского, опасаясь, что в тени этого авторитетнейшего церковного деятеля так и останется на вторых ролях. Вместо него он отправил своего духовника, лояльного ему Митяя.

Со смертью Алексия (1378 г.) роли поменялись. Князь взял верх над церковью: теперь уже не митрополит вершил государственные дела, а князь церковные. Более того, некоторые историки сомневаются в правдивости летописных сообщений о поездке Дмитрия Ивановича в Троицкую лавру накануне выступления на Мамая. Князь из-за гордыни вполне мог проигнорировать мнение великого молитвенника, как он проигнорировал и могилу святого Алексия во время церковного богослужения по случаю выступления войск из Москвы. Эту версию косвенно подтверждает и то обстоятельство, что свое благословение на битву Сергий дал не в процессе этой предполагаемой встречи, а послал его вдогонку выступившему войску. Дмитрий получил послание только на берегу Дона. Причем там есть такая фраза: «…если, господине, таки пошел, а поможет ти бог и святая богородица…» ( Соловьев С.М . Т. 3. С. 323). «Таки пошел» можно интерпретировать по-всякому.

Чем старше становился Дмитрий, тем энергичнее он брал на себя решение важных государственных дел, тем настойчивее стремился к освобождению от какой бы то ни было зависимости. В летописях и грамотах все реже встречаются имена старых московских бояр, наставлявших его в государственных делах в период взросления и возмужания. Князя окружают подручники и бояре, ранее служившие другим князьям: Боброк-Волынский — внук Гедимина, Иван Родионович Квашня, прибывший в Москву со своим отцом из Киева, Федор Бяконт — из Чернигова, Андрей Серкизович — выходец из Орды, Семен Мелик — «из немец пришел». В 1375 году после смерти тысяцкого Василия Вельяминова Дмитрий упраздняет эту старейшую должность вечевого строя на Руси — ни он, ни его новые ближайшие советники ни с кем не хотели делить свою власть и свое влияние. Роль же тысяцкого была весьма высока и независима, так как он не назначался князем, а избирался земством, был его представителем и предводителем земского ополчения.

Покончив, как ему казалось, с внутренним неустройством на Руси, урядив ее по своему разумению, Дмитрий Московский обратил взоры на сопредельные земли. В 1376 году он послал под Казань Дмитрия Боброк-Волынского, женатого на его сестре, а также двух молодых нижегородских князей, которые не только взяли с волжских булгар «окуп» 5 тысяч рублей, но и посадили в городе своих сборщиков податей и таможенников. На следующий год Дмитрий Иванович, воодушевленный успехом, выставил большое войско против Арап-шаха, переметнувшегося от Тохтамыша к Мамаю и угрожавшего безопасности Нижнего Новгорода. Русские, уверенные в своих силах, даже не потрудились обеспечить боевую охрану на месте своей стоянки, вследствие чего на реке Пьяне были застигнуты врасплох и разбиты. Но поражение не остановило Дмитрия, он вскорости собрал новое войско, всю мощь которого обратил против Мордовской земли, чьи князья помогали Арап-шаху, и «сотворил ее пусту».

В 1378 году Мамай грабит и сжигает Нижний Новгород, а против московской рати посылает своего мурзу Бегича. 11 августа на берегах реки Вожи Дмитрий Московский наголову разбивает посланца Мамая, чем приводит его в бешенство. Через год московский князь, как бы провоцируя Мамая, прогоняет из Киева, Чернигова и Северской земли татар и их союзников литовцев. Таким образом, война между Москвой и Мамаем, провозгласившим себя к этому времени ханом, становится неизбежной. И та и другая стороны принялись укреплять свои боевые порядки, вербуя сторонников и сколачивая коалиции.

Еще со школьной скамьи у всех нас сложилось представление, что Куликовская битва — это битва Руси-России за свое освобождение от татаро-монгольского ига. Однако при более пристальном рассмотрении внешних и внутренних обстоятельств, сопровождавших это поистине эпохальное событие, мы вынуждены констатировать, что дело обстояло несколько иначе. Суть в том, что Мамай, опытный политик и талантливый военачальник, был самозванцем и не имел никаких прав на ханский титул, а потому не признавался таковым ни волжскими татарами, ни их мурзами и эмирами. Татар в его войске было крайне мало. Контингент армии состоял в основном из генуэзцев, ясов, черкесов, алан, крымских готов и крымских евреев. В союзники к себе он пригласил Олега Рязанского и Ягайло Литовского. Не совсем ясны и места его кочевий. Кто-то говорит о Северном Причерноморье, а вот С.М. Соловьев упоминает (Кн. 2. С. 322), что к лету 1380 года к Мамаю со всех сторон собралось множество войск и «он перевезся за Волгу и стал кочевать при устье реки Воронежа». Следовательно, к тому времени не так силен был Тохтамыш, если узурпатор смог свободно расположиться в Заволжских степях. Видимо, соотношение сил позволяет говорить о том, что Мамай, у которого якобы своя «орда оскудела, а сила изнемогла», опасался враждебных действий со стороны Тохтамыша. Более того, на подвластной тому территории он спокойно устраивает сборный пункт своих войск. Видимо, левобережье Волги к 1380 году еще не было прочно закреплено за Тохтамышем, а их отношения носили тогда характер вооруженного нейтралитета. По крайней мере источники не упоминают о каких-либо серьезных сражениях между этими двумя военачальниками в предшествующий период.