Карл Клаузевиц - О войне

Угроза быть вынужденным сражаться на два фронта и еще более страшная опасность утратить последний путь отступления парализуют движения и силу сопротивления и воздействуют на альтернативу победы и поражения; кроме того, они в случае поражения увеличивают потери и доводят их порою до крайнего предела, т.е. до полного уничтожения. Таким образом, угрожаемый тыл делает поражение одновременно и более вероятным и более решительным.

Отсюда возникает верный инстинкт для всего ведения войны, и в особенности для крупных и мелких боев: обеспечивать свой собственный тыл и выигрывать тыл противника; он вытекает из понятия победы, которое, как мы видим, заключает в себе не только смертоубийство, но и нечто другое.

В этом стремлении мы видим первое уточняющее определение боя, и притом чрезвычайно общее. Действительно, нельзя представить себе боя, в котором это стремление в своем одностороннем или двустороннем оформлении не выявлялось бы наряду с простым приложением силы. Даже самый мелкий отрядик не бросится на врага, не подумав о своем отступлении, и в большинстве случаев он будет покушаться на путь отступления противника.

Как часто в сложной обстановке этот инстинкт встречает препятствия на своем прямом пути, как часто он бывает вынужден уступать другим соображениям более высокого порядка, - рассмотрение всего этого завело бы нас слишком далеко; мы довольствуемся тем, что выдвигаем его как общий, естественный закон боя.

Этот инстинкт действует повсюду, всюду оказывает давление своим естественным весом и становится тем центральным пунктом, вокруг которого вертятся почти все тактические и стратегические маневры.

Если мы еще раз бросим взгляд на совокупное понятие победы, то найдем в нем три элемента:

1) Большие потери физических сил противника.

2) Такие же - моральных.

3) Открытое признание в этом, выраженное в отказе побежденного от своего намерения.

Донесения обеих сторон о размере потерь убитыми и ранеными никогда не бывают точны, редко - правдивы, а в большинстве случаев переполнены умышленными извращениями. Даже сообщения о трофеях редко бывают достоверными, и, следовательно, там, где число их не слишком значительно, остается еще место для сомнений в действительности победы. Для суждения о потерях моральных сил нет какого-либо удовлетворительного мерила, за исключением трофеев; таким образом, во многих случаях лишь отказ от боя представляется единственно верным доказательством победы. На него можно смотреть, вместе с тем, как на признание своей вины склонением знамени; в данном единичном случае выражают признание правоты и превосходства противника, эта черта унижения и позора, которую надо особо выделить из числа прочих моральных последствий нарушенного равновесия, составляет существенную черту победы. Она - единственная, которая производит впечатление на общественное мнение вне армии, воздействует на народы и правительства обеих воюющих сторон и на все другие причастные страны.

Но отказ от своего намерения не вполне тождественен с уходом с поля сражения даже в том случае, если бой был упорен и продолжителен; никто не скажет о сторожевом охранении, которое отступило после упорного сопротивления, что оно отказалось от своей задачи; даже в тех боях, которые имеют своей задачей уничтожение боевых сил противника, нельзя всегда видеть в уходе с поля сражения отказ от этого намерения, например, при преднамеренном отступлении, когда территорию отстаивают пядь за пядью. Всего этого мы коснемся тогда, когда будем говорить об особых целях боя; здесь мы хотим лишь обратить внимание на то, что в большинстве случаев отказ от своего намерения трудно бывает отличить от ухода с поля сражения и что не следует придавать слишком малое значение тому впечатлению, какое последнее произведет на армию и вне ее.

Для полководцев и армий, которые еще не приобрели прочной репутации, это составляет особо трудную сторону иногда вполне обоснованного обстановкой мероприятия; ряд боев, заканчивающихся отступлением, может производить впечатление ряда поражений, в действительности не будучи таковым, и такое впечатление может оказать чрезвычайно вредное влияние. В этом случае отступающий не в состоянии полностью бороться с этим моральным впечатлением, излагая свои действительные намерения, ибо, чтобы исполнить это с надлежащим успехом, он должен был бы целиком обнародовать свой план, что, очевидно, противоречило бы его основным интересам.

Чтобы обратить внимание читателя на особое значение этой стороны победы, мы напомним хотя бы сражение при Сооре, трофеи которого были незначительны (несколько тысяч пленных и 20 пушек) и где Фридрих Великий тем лишь подчеркнул свою победу, что еще пять дней оставался на поле сражения, хотя его отступление в Силезию уже было решено и вполне соответствовало общей обстановке. Он предполагал, что моральный вес этой победы приблизит его к миру, как он сам говорил об этом; но понадобилось еще несколько успехов - при Католиш-Геннерсдорфе, в Лузации и сражение при Кессельдорфе, - раньше, чем мир был заключен; все же некоим образом нельзя утверждать, что моральное действие сражения при Сооре равнялось нулю [81].

Если победой будут потрясены преимущественно моральные силы и если вследствие этого поднимется до неслыханных размеров число трофеев, то проигранный бой становится полным поражением, которое, следовательно, является результатом не всякой победы. Так как при подобном поражении моральные силы побежденного разлагаются в гораздо большей степени, то часто наступает полнейшая неспособность к сопротивлению, и вся дальнейшая деятельность сводится к уклонению от боя, т.е. к бегству.

Иена и Бель-Альянс [82]полны поражения. Бородино же - нет.

Не впадая в педантизм, нельзя указать какой-либо единичный признак в качестве грани, так как эти явления различаются лишь в степенях; но очень важно для ясности теоретических представлений установить понятия, характеризующие центральную часть явлений. Недостаток нашей терминологии: одним и тем же словом мы обозначаем как победу при полном поражении противника, так и победу при обычной его неудаче.

После того, как в прошлой главе мы рассмотрели бой в его абсолютном оформлении, подобном уменьшенной картине всей войны, обратимся теперь к тем отношениям, в которых бой, как часть большого целого, находится к другим частям. Прежде всего поставим вопрос о ближайшем значении, какое может иметь бой.

Так как война является взаимным уничтожением, то, казалось бы, и в нашем представлении, а может быть, и в действительности, самым естественным было бы, чтобы обе стороны сосредоточили в огромный кулак все свои силы и исход вверили одному объединенному удару этих масс. Несомненно, это представление содержит много правды, и, по-видимому, в общем чрезвычайно полезно его придерживаться и смотреть поэтому на мелкие стычки, как на неизбежный отход, своего рода стружки. Между тем дело никогда так просто не делается.