Бернар Эйвельманс - Чудовища морских глубин

За сообщением, касающимся arbor, следует другое, почти такое же темное, но которое с значительно большей вероятностью может относиться к осьминогу. Речь идет о других обитателях Атлантики, называемых "колесами" по причине их конфигурации. Они имеют четыре луча, крутящиеся, как крылья ветряной мельницы, вокруг середины с двумя глазами. Это неправильный перевод, который может навести на мысль, что речь идет о существах, сложение которых симметрично, что можно наблюдать у некоторых кораллов. На самом деле описание относится к животному, имеющему по четыре конечности с каждой стороны головы и глаза которого поражают своей величиной. Нетрудно догадаться, что речь идет об осьминоге, с его восемью щупальцами, постоянно находящимися в движении. Поскольку никаких данных о его размерах не приводится, на этом отрывке можно было бы не останавливаться, если бы не ошибка в переводе, о которой будет речь впереди.

Еще один любитель соленой рыбы - осьминог из Пуццоли

Через три века после случая с лжеосьминогом из Картейи можно было прочитать в "Трактате о природе животных" Клода Эльена историю, удивительно напоминающую вышеописанную.

Симпатичный греческий софист преследовал прежде всего моральные цели, и очень похвальные, сочиняя свое произведение в семнадцати томах, которое, по сути дела, является не чем иным, как сборником забавных историй.

Что касается осьминогов, он утверждает, что они достигают таких размеров, что с возрастом могут сравняться по весу с китом и другими китообразными. В доказательство он приводит сведения об осьминоге чудовищных размеров, который появлялся у берегов Пуццоли, в Италии. Ему словно не хватало добычи, которую он ловил в море. Осьминог выходил на берег и занимался воровством. Чтобы попасть в лавку, где в больших баках хранилась соленая рыба, он пролезал через большую подземную пещеру, которая служила для стока городских нечистот. Затем хватал первую попавшуюся бочку, сжимал своими мощными щупальцами, пока та не лопалась, и поглощал содержимое.

Торговцы, удивленные видом раздавленных бочек и желая поймать грабителя, поставили вооруженную охрану. Однажды ночью осьминог снова явился, раздавил очередную бочку и разбросал ее содержимое. Человек, сидевший в засаде и видевший при свете луны эти манипуляции, был так устрашен чудовищными размерами грабителя, что не посмел его атаковать. А когда на следующее утро рассказал об увиденном, никто ему не поверил. Его сочли фантазером, сказали, что он все это видел во сне и несет чепуху. Но поскольку все же произведенные опустошения были не воображаемыми, а реальными, решили увеличить число охранников, чтобы они все вместе могли противостоять наглому вору.

Когда стемнело, чудовище снова пробралось в лавку своим обычным подземным ходом. На этот раз изумленные сторожа уже не подвергали сомнению личность злодея. Одни отрезали ему дорогу назад, другие набросились на него с топорами и тесаками, кромсая ему щупальца и вонзая свое оружие в его тело, пока не убили животное, буквально разрезав его на куски.

Не является ли этот рассказ вариантом происшествия в Картейе, перенесенным на итальянскую почву из-за ошибки в переводе? Это не исключено. Но, может быть, здесь речь идет о новом факте, на который наложились некоторые детали старой истории, ставшей классической после того, как ее цитировали многие известные писатели. Вот что следует часто за чрезвычайным происшествием: люди так консервативны, что стараются придать обычный вид даже необычному. Если необычный факт повторился, пусть даже через несколько столетий, всегда пытаются, чтобы сделать его более достоверным, облечь его в форму предшествовавших ему событий. Так рождаются легенды. Вскоре будут утверждать, что гигантские осьминоги "имеют обыкновение" по ночам грабить склады соленой рыбы.

Но так может родиться и недоверие, причем недоверие несправедливое. В конце концов, если инцидент в Пуццоли так похож на случай в Картейе, может быть, разгадка заключается в неумеренной любви осьминогов к соленой рыбе. Как же не воспользоваться случаем, если посчастливилось наткнуться на неисчерпаемый источник вкусной еды?

Что означает "большой, как кит"?

Клод Эльен без колебаний подтверждает существование головоногих моллюсков, таких же больших по массе тела, как китообразные. Для справки напомним, что самым большим на сегодняшний день среди китообразных считается голубой кит (Sibbaldus musculus). Известно, что один экземпляр, длиной 20 метров, взвешенный кусками, потянул 51 тонну, а другой, 27-метровый, весил 119 тонн. Поскольку киты этого вида достигают 30 метров в длину - официальным чемпионом считается кит длиной 34 метра 50 сантиметров,- то вес их может достигать 150 тонн.

В древние времена эти киты водились в северных морях и в Атлантике, но, по-видимому, никогда не заплывали в Средиземное море. Сомнительно поэтому, что эллинский мир знал этот вид китов. Но две разновидности китов, следующие за ним по величине, показываются иногда в море, омывающем Грецию. Это, во-первых, кашалот (Physeter macrocephalus), длина которого для самца колеблется от 13,25 до 25,5 метра, и, во-вторых, финвал, сельдяной кит (Balenoeptera physalus), длиной от 18,5 до 25 метров (самки этого вида, как правило, больше самцов). Именно этих животных Эльен должен был считать чемпионами "тяжелого веса" в море.

Из этого можно сделать вывод, что со времен античности некоторые головоногие (осьминоги или кальмары?) ставились рядом с самыми большими китообразными, "морскими чудовищами", то есть с морскими животными, размеры которых считались необычными. Вслед за другими филологами Ж. Котт подчеркивает в этой связи, что когда-то название cetus (ketos по-гречески), на основании которого возник французский термин cetaces (китообразные), обозначало не только морских млекопитающих: оно объединяло всех морских животных большой величины, включая как акул и других крупных рыб (тунца, например), так и тюленей*.

Это название применялось также и к головоногим, поскольку размеры их были очень внушительны.

* В "Илиаде" (XX, 147) Гомер так говорит о стене божественного Геракла: "Афина и троянцы воздвигли эту стену, чтобы защитить его от ketos, когда это чудовище преследовало его от берега в поле". Если вслед за Леконтом де Лилем простодушно перевести ketos как "кит", получается в высшей степени комический эффект, совершенно неуместный в этой трагической эпопее.

Между прочим, в русском переводе Н. И. Гнедича также фигурирует кит.

Поэтому пусть читатель не удивляется, найдя в следующей главе отступления по поводу кита, которого несправедливо смешивают с животным, называемым cetus. Кроме того, что эти отступления вносят в рассказ приятное разнообразие, они позволяют прояснить наиболее темные места в истории гигантских осьминогов и кальмаров. В середине века они действительно были сплетены в тесный клубок вместе с легендами о китах и кашалотах, черепахах и большом морском змее. Все они крутятся вокруг центрального сюжета о животном таком громадном, что его принимают за остров.