Михаил Брайчевский - Утверждение христианства на Руси

Литературная несообразность ”Сказания”.Анализ ”Владимировой легенды” обнаруживает очередные следы текстологической стратиграфии. Выше подчеркивалось, что общий уровень ”Сказания о Владимировом крещении”, вошедшего в состав ”Повести временных лет”, невысокий. Обращают на себя внимание философская, теологическая и историческая нескладность, что свидетельствует о теоретической беспомощности авторов. Обратим внимание на чисто внешнюю сторону дела и подчеркнем только литературную несообразность, отражающую пестрый характер повествования.

Начинается ”Сказание” подчеркнуто негативной характеристикой Владимира-язычника. После этого повествуется о событиях, непосредственно связанных с обращением князя к христианству. Первым эпизодом в этой сложной истории является рассказ о приходе в Киев четырех миссий. Идеологический смысл самого эпизода заключается в дискредитации ислама, католичества и иудаизма и утверждении православия. Автор как будто достигает в этом успеха: магометане, латиняне и талмудисты уходят пристыженные; зато греческий философ почти убеждает князя.

Однако этот успех оказывается иллюзорным. На предложение креститься и тем самым обеспечить себе вечное блаженство Владимир отвечает: ”Подожду еще”. Этот отказ выглядит совсем немотивированным, поскольку остается непонятным, чего не хватает князю для окончательного решения. Ведь все другие альтернативы отвергнуты им решительно и категорично. Православная доктрина пришлась киевскому правителю по сердцу; все недоразумения и сомнения успешно развеяны проповедником. Демонстрация ”запоны” с изображением страшного суда произвела сильное впечатление. Тем не менее Владимир так и не отважился на решительный шаг.

Такая незавершенность огромного по объему и важнейшего по содержанию эпизода приводила комментаторов к мысли об искажении первоначального текста, из которого, будто бы, изъят конец, а вместо него поставлен отрывок, имеющий другое происхождение и отражающий другую идеологическую тенденцию. А. А. Шахматов, в частности, считал, что в первоначальном тексте сразу за демонстрацией ”запоны” и спровоцированной ею реплики о ”правых” и ”левых” сообщалось о крещении киевского князя где-то на Руси. Эта часть повествования была изъята позднее в связи с ”Корсунской легендой” [748, с.1—16].

Забегая вперед, отметим: оценивая литературную логику ”Сказания”, А. А. Шахматов, безусловно, прав. Тот, к кому была обращена речь, действительно должен был креститься немедленно после импровизированной дискуссии. Но был это не Владимир (который в действительности крестился в Херсонесе при совершенно иных обстоятельствах), а другой человек, живший в другое время и действовавший в других исторических условиях.

Второй эпизод, помещенный под 987 г. и посвященный миссии киевских бояр, делегированных Владимиром для ознакомления с чужими религиями на местах, возвращает сюжет на начальную стадию. Последствия этой миссии также благоприятны для православия и резко негативны для остальных альтернатив (которых, оказывается,только две: иудейский вариант отсутствует). Выслушав отчет делегатов, Владимир спросил: ”Где будем креститься?”, на что услышал в ответ: ”Где хочешь”.

Таким образом, проблема вроде бы решена и готовность к обращению высказана четко и недвусмысленно. На самом деле и на этот раз киевский властитель проявляет непонятное упорство, уклоняясь от окончательного шага. Снова рассказ не имеет завершения.

Далее помещен третий, корсуньский эпизод, сюжетно абсолютно не связанный с предыдущими и логически никак не подготовленный. Даже смысл и цель похода в Тавриду в летописном тексте не объяснены, читателю приходится на свое усмотрение решать, какая связь существует между необходимостью введения новой веры и военными мероприятиями князя.

Как видим, в ”Сказании” объединены (причем неудачно) три самостоятельных сюжета. В первом рассказывалось об обращении киевского правителя в результате миссионерской речи греческого проповедника; во втором — после своеобразной акции ”выбора веры”; в третьем — о крещении Владимира в результате корсуньского похода ради брака с греческой царевной. В основе похода лежали, вероятно, политические мотивы, старательно изъятые авторами летописного ”Сказания”. Объединив эти три версии, хронист явно не справился с противоречивым материалом, и поэтому логика изложения дважды нарушена.

Как отмечалось, исторической истине отвечает третий отрывок. Владимир действительно крестился весной 988 г. в Корсуне, причем этот акт был связан с далеко идущими политическими претензиями киевского престола. Происхождение эпизода также не вызывает сомнения: он заимствован из летописного свода 996 г., автором которого был Анастас Корсунянин. В этом произведении, безусловно, излагались события, предшествовавшие походу Владимира на Херсонес. Обращение Владимира подавалось как личный акт. О крещении Руси тогда не могло быть и речи, поскольку в 90-е годы Х в. широкая общественность хорошо помнила события 988 г.

Другое дело — 1037 г. Через пятьдесят лет после события острота воспоминаний сгладилась, и целенаправленное искажение реального хода событий могло рассчитывать на успех. Живых свидетелей оставалось немного, да и те наблюдали крещение Владимира в юношеском или детском возрасте.

Происхождение другого эпизода также объясняется вполне достоверно. Его источником послужило так называемое ”Обычное житие” Владимира, которое считаем древнейшим документом, содержащим ”Владимирову легенду”. Мнение А. А. Шахматова о существовании еще более раннего ”Жития” (которое он называет ”Древним” и следы которого ищет в ”Памяти и похвале” Иакова Мниха [748, с. 16—24]) решительно отрицаем. ”Память и похвала” — сочинение относительно позднее, написанное в последней четверти XI в., и вполне оригинальное. Исторические сведения автора недостоверны и, как правило, опровергаются показаниями других, более доброкачественных и компетентных источников.

В ”Обычном житии” отсутствует эпизод о приходе миссионеров в Киев (в том числе и ”Речь Философа”). В части, посвященной собственно обращению, изложение начинается с короткого сообщения о том, как Владимир отправил послов для ознакомления с монотеистическими верами на местах; далее текст более или менее адекватно сходится с летописным. Интересно, что православию, как сказано, противостоят только две альтернативы: мусульманская и католическая. Иудейско-хазарская здесь (в соответствии с реальной исторической ситуацией) отсутствует; она возникнет позднее, в летописном ”Сказании” под влиянием ”Речи Философа”. В ”Слове о том, как крестился Владимир…” также отсутствует первая часть, посвященная киевскому заочному диспуту. Из этого видно, что оно появилось еще до того, как Владимирова легенда получила свое окончательное литературное оформление.