Сильвестер Эрдег - Безымянная могила

Дидим молча ел хлеб и фрукты.

- Не говори, что ничего про них не слыхал. Иисус тоже был иудей, его на кресте распяли в Иерусалиме, но он из мертвых воскрес. Он учил, чтобы люди помогали другим, жили друг с другом в мире. Это они мне сказали, братья.

Если ты и вправду из Иерусалима, должен об этом знать.

- Брат мой был учеником Иисуса, встречался с ним. Даже после того, как тот воскрес.

- Тогда ты мне все-таки неправду сказал: к этим ты пришел.

- Если бы к ним, то к ним бы и постучался, не к тебе.

Старуха качала головой все более недоверчиво.

- Скрываешь ты что-то, не верю я тебе. Ты что, не знал, что они тут живут?

- Откуда мне было знать? - Дидим смотрел на старуху чистыми, как у младенца, глазами. - Я в Христа не верю, я за братом своим иду в Индию.

- Тогда совсем я тебя не пойму, - сказала старуха. - Может, ты злое дело задумал против этих людей? Может, дом их поджечь собираешься?

- Зачем ты такое говоришь?

- А затем, что много тут нехорошего было. Тутошние иудеи по сей день ненавидят этих братьев. Были здесь ох какие драки, даже убийства были.

Одного человека, Ананию, забили до смерти - за то, что он денег хотел дать этим братьям. На этой улице он жил, только в другом конце, где живут богатые, отсюда неблизко. Жена его, как узнала, тут же упала без чувств, а потом померла.

- Когда это случилось?

- Лет двадцать тому назад.

- Говоришь, убили Ананию?

- Я там сама не была: что мне делать среди иудеев? Но люди много об этом судачили. Иудеи рассказывали: Ананию сами христиане убили, чтобы деньги его присвоить. Он богатый был, земли у него было много. А эти здесь, братья-то, говорили: иудеи во всем виноваты. Дом этот тоже не раз забрасывали камнями, это я своими глазами видела. Подберутся, бывало, когда те в доме молятся, и бросают в них камни, кричат, поносят их. Мужчины выскочат, накинутся на этих, колотят друг друга что есть мочи, кровь течет. А ведь и те и другие - иудеи, только вот не могут жить в мире между собой. Начинают, правда, не братья, это точно. Братья, они тихие, кроткие, даже со мной первыми здороваются, хотя я им чужая, язычница. Я тебе честно скажу: мы с ними всегда находим общий язык, у нас ссор почти не бывает...

Стемнело. Улица обезлюдела. Лица Дидима и старухи брезжили бледными пятнами в свете молодого, едва народившегося месяца.

- Почему ты мне не веришь? - спросил Дидим.

- Ты сказал, твой брат был учеником Иисуса. А потом сказал, что не веришь в Христа. Не бывает такого, чтобы у двух братьев была разная вера. А если так, то чего твоего брата понесло в Индию и чего тебя несет следом за ним? И еще:

чего ты с первой минуты, как пришел, глаз с этого дома не сводишь? Я не люблю, когда мне голову морочат...

- Не морочу я тебе голову. - Дидим отодвинул пустое блюдо. - Брата моего зовут Фомой, он уверовал в Иисуса, потом ушел в Индию. Я же служил в Иерусалиме чиновником, жил по законам древней веры. Но брат мне - все равно брат.

- Вас не поймешь. Один - богач, другой - беднее последнего нищего. Один - богатством гордится, другой - нищетой. Твердите, что надо быть вместе, надо любить друг друга. А сами злобой друг к другу исходите.

- Страхом. Не злобой, а страхом.

- Страх и рождает злобу, потому что не может человек любить того, кого боится. Я, например, ненавижу ночь, потому что боюсь ее. Состарилась вот, а засыпать боюсь. Вы же - дня боитесь.

- Может, ты и права...

Они замолчали. Темнота вокруг полна была шорохами.

- Так ты говоришь, это - дом Иуды? - тихо спросил Дидим.

- Вижу, все ж сильно интересует тебя этот дом, - хмыкнула старуха.

- Говорили мне о нем в Иерусалиме.

- Давно это было. Младшенький мой еще на руках у меня сидел, а теперь вон - лысеет уже. Дом долго стоял пустой; говорят, выстроил его какой-то торговец коврами, у него много было домов повсюду, в этом он жил редко, только когда случалось в Дамаск наведаться. Слуг у него было - целая армия. Потом продал он дом человеку по имени Иуда, но человека того никто никогда не видал.

Говорят, жил он в деревне Кокеб, а к старости собирался сюда перебраться.

Потом появились Симон с Марией, это они здесь живут, к ним братья ходят. Не знаю, владеют ли они этим домом или снимают его. Но все говорят: это дом Иуды. И что Иуда купил его тайно, для братьев. Как потом Анания, которого убили, потому что он деньги, вырученные от продажи земли, хотел отдать братьям. - Старуха замолчала, глядя в темноте на Дидима. - Может, ты и есть Иуда?

- Мое имя Дидим, я служил чиновником, денег у меня никогда много не было, хватало только на семью, чтобы не терпеть нужды.

- Слишком много тут непонятного, чтобы я тебе просто так поверила.

Постучался в дом, на ночлег попросился, я отказала, а ты отдал мне свой кошелек. Так даже иудей с иудеем не поступает. Особенно если у него денег немного.

- К чему ты клонишь-то?

- Ни к чему я не клоню. Сидишь, смотришь на дом, где сейчас братья молятся.

Деньги мне отдал, чтобы я тебе доверяла. Ничего я о тебе не знаю, так же как Иуду тут не видела никогда, а все-таки дом - дом Иуды. Может, Иуды этого и не было, только имя его зачем-то понадобилось. Может, и деньги принадлежали не Иуде, а братьям...

- Те деньги, что я тебе отдал, - мои.

- На них не написано, чьи они. На деньгах никогда не написано, чьи они на самом деле.

Они снова замолчали. Осторожно шуршал вокруг вечер, переходя в ночь.

- Ты чего не ложишься? - спросил Дидим.

- Говорю же: боюсь я темноты, ночи боюсь, не засну до рассвета. Потом, на рассвете, усталость навалится и сон придет. Сплю я мало. Но ты - спи.

- Не могу. От усталости.

- Это беда еще больше, чем моя.

А ты не слыхала про человека по имени Савл?

- Нет. Зачем тебе? Ты же сказал, направляешься в Индию.

- В Иерусалиме рассказывали, здесь его лечили. Он долго лежал без сознания.

Это тоже дело давнее.

- Меня в тот дом никогда не звали, да я и не напрашивалась. Вижу, люди приходят, уходят. На вечерней заре, на утренней. Иудеи, которых другие иудеи ненавидят. Я - язычница, мне своих забот хватает. Зачем тебе знать про какого-то Савла?

- Слышал, он в этом доме перешел на сторону братьев. После того как много дней пролежал в беспамятстве.

- Вот у них и спроси.

Дидим, помолчав, ответил:

- Я с тобой сейчас разговариваю. - Он опять помолчал, размышляя о чем-то, глядя, как в доме напротив борются с темнотой блики лампады. Ладно, забудь, что я тебя спрашивал. Просто в голову пришло.

- Много всего тут бывало. Принесли как-то больного, я видела. Хоронить из этого дома никого не хоронили. Хоть кровь иногда и лилась. Коли ты в самом деле в Индию держишь путь, отдохнуть тебе надо. Поспи...

- Я в самом деле хотел бы туда попасть... - Дидим лег на циновку, вытянулся, потом приподнялся, опираясь на локоть. - Говорят, этот Савл был их злейшим врагом, а они все же спасли ему жизнь.