Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Финал судьбы Фелицагы Никаноровны драматичен. Накопившаяся за полвека горечь в ее увядшей, казалось бы, душе все-таки выплеснулась наружу - она уходит в монастырь, смутно сознавая никчемность своей жизни. Еще более трагичен конец судьбы бывшего наездника Онисима Варфоломеича и членов его жалкого семейства, вынужденных ради хлеба насущного заняться балаганным шутовством. Нравственное рабство убивает не только человеческое достоинство, нЪ и волю к жизненной борьбе, - недаром опустившийся на самое "дно" Онисим Варфоломеич называет себя "убитым человеком". Эртель, справедливо гордившийся этим образом, видел причину такого падения в том, "что не оказалось барского рысака, к которому мож"о бы было привязать душу".

Многообразие проблем и характеров, эпический размах повествования, меткие картины народного быта, стилевое богатство ставят "Гардениных" в первый ряд книг о пореформенной России. Прочитав роман, Л. Толстой записал в дневнике: "Прекрасно, широко, верно, благородно". В своем предисловии к "Гардениным" (1908) автор "Войны и мира" отметил ряд достоинств произведения и особо подчеркнул "удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык", уверенно добавив: "Такого языка не найдешь ни у старых, ни у новых писателей..." Читатель убедится в справедливости этих слов.

Перед теми, кто впервые открывает для себя Эртеля, предстанет, по выражению Чехова, "великолепнейший пейзажист", один из лучших певцов среднерусской природы. Впечатляют его картины степи.

По мнению писателя-народника Н. Ф. Бажина, когда читаешь Эртеля, "будто бы сам едешь в степи и видишь, и слышишь все, что в ней совершается, и дышишь вовсе не комнатным поганым воздухом, а тем, степным... "..." Живую природу, перенесенную на страницы книги, - восхищается собрат по перу, - я увидел только у Вас"

"Гарденины" не свободны и от недостатков. Пренебрежение к сюжетной цельности и динамике повествования, а также композиционная нечеткость вызвали, по собственному признанию писателя, "погрешности в архитектуре". Некоторые читатели будут, очевидно, не удовлетворены любовной линией романа, действительно недостаточно развитой. Последний упрек тем более справедлив, если учесть, что Эртель один из первых в русской литературе прикоснулся к тому, "как мужик любит и ревнует" (М. Горький), - достаточно вспомнить его рассказ "Полоумный" (1880) и повесть "Две пары". Однако, оценивая роман, следует учитывать его особую жанровую природу, влияющую на всю структуру произведения. Суждения исследователей на этот счет неоднозначны. К примеру, один из авторов академической "Истории русской литературы" (т. 4, 1983 г.) склонен видеть в "Гардениных" "сюжетно-композиционное новаторство".

Минуло 100 лет со времени появления замечательного литературного памятника. Давно ушла в прошлое русская деревня, изображенная Эртелем, но роман продолжает волновать и сегодня. Кроме историко-познавательного интереса, он обладает множеством достоинств, присущих талантливым книгам: широким и честным взглядом на мир, впечатляющей силой образов, беспокойным вмешательством в жизнь.

В одном из писем Эртель заметил: "...без стихии общественности, без резонанса, без живого, непрестанного и действительного союза с людьми гореть не могу". Читая "Гардениных", мы ощущаем эту духовную связь с художником и сегодня.

Виктор Кузнецов

ГАРДЕНИНЫ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Экскурсия швейцара Григория в область сравнительной физиологии. Откровенные излияния барчука. - "Орел". - Нервы и сон Элиз Гардениной. Утро ее превосходительства. - Вернопреданное письмо - "Серебряный чай". Успокоительные отчеты - Случай на Сенной и неудачная поездка дворецкого Климона Алексеича на студенческую квартиру. - "Ну, времечко наступило!"

Зимнее петербургское утро. Пухлыми непрерывными хлопьями падает снег. С Гагаринской набережной видны, как сквозь сито, очертания Васильевского острова, мосты, елки на Неве, придавленные стены Петропавловской крепости, шпиц собора и правее - спутанные линии крыш на Петербургской и на Выборгской, далекие фабричные трубы. Швейцар Григорий окончил чай в своей каморке, перетер и прибрал посуду, сладко зевнул, потянулся, не спеша напялил на свое откормленное тело коротенький кавалерийский полушубок и, отомкнув зеркальные двери подъезда, вышел наружу. Младший дворник, рыжий малый со скуластым коричневым лицом, в засаленной поддевке и в фартуке, отметал снег.

- Снежит, Григорий Евлампыч, - сказал он, почтительно кланяясь швейцару.

Швейцар прикоснулся к своей фуражке с галуном, постоял, посмотрел, прищурившись, на Неву, сделал неодобрительное лицо и начал чистить суконкой медное яблок"

звонка.

- Отчего это, Григорий Евлампыч, господа спят долго? - сказал дворник, опираясь на метлу. - Я вот на Калашниковой у купцов жил: те страсть как рано поднимаются.

- Вот и вышел дурак, - важно проговорил швейцар, - то купцы, а то господа.

- Что ж купцы? Чай, естество-то одно.

- Эва, махнул! Может, и у тебя одно естество с генеральшей?

Дворник не решился ответить утвердительно.

- Об нас что толковать, - сказал он, - коли из мужиков, так уж из мужиков. А я вот насчет купечества. Какие есть несметные богачи, но между прочим встают рано.

- Да купец-то, по-твоему, не мужик? Дедка его ошметком щи хлебал, а он разжился, в каретах ездит. Но все ж

таки, как его ни поверни, все - черная кость. Обдумал что сказать естество! Ты видал ли когда тело-то барское, какое оно из себя?

- А что?

- А то! Барское тело - нежное, белое, вроде как рассыпчатое, самые прожилки-то по нем синенькие. Али голос возьми у настоящего барина. У него и голос-то благородный, вальяжный такой. Сравнял!

- Ну, пущай, Григорий Евлампыч, пущай... Я только вот о чем: с чего они спят-то долго?

- Ас того и почивают, что господа. И потом (Григорий говорил "потом") женский быт. В женском быту завсегда, брат, спится крепче.

- Кабыть работа.

- А ты думал - нет? Вот вчерась их превосходительство с визитами ездили - раз; перепрягли лошадей, на Морскую к французинке поехали - два; оттедова, господи благослови, в приют на Васильевский остров - три; из приюта за барчуком в училище - четыре; а вечером в симфоническое собрание, на музыку. Вот и понимай, деревенщина, какова барская работа.

Дворник хотел что-то сказать, но только крякнул, поплевал на руки и с остервенением стал действовать метлою.

В это время на подъезд выбежала молоденькая горничная.

- А! Федось Митревна! Наше вам. На погоду взглянуть? - сказал ей швейцар, игриво осклабляясь.

- С добрым утром, Григорий Евлампыч! У, снежището какой! - Горничная вздрогнула плечами и спрятала руки под фартук. - Григорий Евлампыч! Барышня приказали:

приедет мадам певица - не принимать, им сёдни нездоровится, петь не будут.