Публий Корнелий Тацит - История

74. Между тем Отон вновь и вновь писал Вителлию письма, преисполненные ухищрений, к которым прибегают разве что женщины, предлагая ему свою милость, деньги, спокойную и обеспеченную жизнь в любом месте, которое тот пожелает выбрать. Вителлий делал подобные же предложения Отону. Сначала они обменивались любезностями, причем каждый прибегал к глупым и недостойным уловкам, стараясь обмануть соперника, но вскоре начали перебраниваться и упрекать друг друга — в обоих случаях с полным основанием — в подлостях и преступлениях. Отон вернул легатов Гальбы [191]и вместо них отправил в обе германские армии, в Италийский легион и в войска, расквартированные вокруг Лугдунума, других людей, представив их как посланцев сената. Посланные с такой готовностью остались в лагере Вителлия, что трудно было поверить, будто их там задержали силой. Отон послал с ними, якобы для большего почета, отряд преторианцев, которых тут же отправили обратно, не дав им времени вступить в сношения с легионерами. Фабий Валент дал им с собой письмо, обращенное от имени германской армии к преторианской гвардии и городской страже, где писал о подавляющих силах вителлианцев, об их готовности прийти к соглашению и обвинял преторианцев в том, что они передали Отону императорскую власть, давно уже [192]принадлежавшую Вителлию.

75. Таким образом была предпринята попытка подействовать на преторианцев одновременно обещаниями и угрозами и убедить их в том, что война им не по силам, а мир не сулит ничего дурного. Тем не менее поколебать их верность Отону этим путем не удалось. Несколько позже Вителлий подослал в Рим, а Отон в Германию своих агентов. Это, однако, тоже ничего не дало: вителлианцы, хоть сами и уцелели, ничего не сумели сделать, так как затерялись в огромной массе римского населения и не смогли установить связь друг с другом; отонианцы же сразу выдали себя, ибо были посторонними в лагере, где каждый знал друг друга. Вителлий написал брату Отона Тициану [193], угрожая, что убьет и его самого, и его сына, если тот не обеспечит безопасность матери и детям Вителлия [194]. И та, и другая семья остались невредимы. Говорили, что Отон не тронул семью Вителлия из страха. Когда же Вителлий, одержав победу, тем не менее пощадил родных Отона, все стали прославлять его за великодушие.

76. Первое сообщение, внушившее Отону уверенность в своих силах, пришло из Иллирии: на верность ему присягнули легионы Далмации, Паннонии и Мёзии [195]. Подобное же известие было доставлено из Испании. Но едва Отон успел особым эдиктом поблагодарить за это Клувия Руфа, тут же выяснилось, что Испания уже перешла на сторону Вителлия. Аквитания поклялась Юлию Корду [196]остаться верной Отону, но тоже очень скоро нарушила свои обещания. Никто не руководствовался ни верностью долгу, ни привязанностью к принцепсу, каждая провинция присоединялась к той или другой партии из страха или по необходимости: так, видя, какая опасность над ней нависла, и понимая, что всегда легче примкнуть к тому, кто ближе и сильнее, перешла на сторону Вителлия Нарбоннская Галлия. Более отдаленные провинции и армии, находившиеся за морем, оставались верны Отону, но не из преданности отонианской партии, а потому, что испытывали великое уважение к имени Рима и к достоинству сената, да и услыхали они об Отоне раньше, чем о Вителлии. В Иудее Веспасиан и Муциан в Сирии привели свои легионы к присяге Отону. Под его властью оставались также Египет и другие провинции, расположенные дальше на восток. Верность ему сохраняла и провинция Африка, где зачинщиком выступил Карфаген: здесь вольноотпущенник Нерона Кресценс — в дурные времена и подобные люди начинают вмешиваться в государственные дела, — не дожидаясь решения проконсула Випстана Апрониана, устроил для черни пир в честь Отона, и народ поспешно признал нового императора, ознаменовав это признание всякого рода безобразиями и бесчинствами. Примеру Карфагена последовали и прочие города.

77. Теперь, когда провинции и армии разделились на две враждующие партии, Вителлий стал еще сильнее стремиться к войне, которая ему была необходима, чтобы захватить верховную власть, а Отон, как будто в мире царило полнейшее спокойствие, занялся текущими делами империи; некоторые из них он решал в соответствии с достоинством государства, большинство же — в нарушение принятых обычаев, сообразуясь лишь с обстоятельствами. Консулами на срок до мартовских календ стали он сам и его брат Тициан, на следующий срок он, рассчитывая таким путем польстить германским войскам, сделал консулом Вергиния, а его коллегой — Помпея Вописка, по старой дружбе, как утверждал он сам, или чтобы проявить уважение к жителям Виенны, как говорили многие [197]. На остальные месяцы были сохранены те назначения, которые произвели еще Нерон и Гальба и которые Вителлий после своей победы также оставил в силе: до июльских календ — Целий и Флавий Сабины, до сентябрьских — Аррий Антонин и Марий Цельз [198]. Стариков, которые в свое время уже занимали высшие государственные должности, Отон, дабы достойно завершить их почетную деятельность, произвел в понтифики и в авгуры, а недавно возвращенным [199]из ссылки молодым нобилям вернул, чтобы их хоть как-то утешить, жреческие должности, принадлежавшие их отцам и дедам. Кадий Руф, Педий Блез и Сцевин Приск [200]вновь заняли в сенате свои места, которых они были лишены при Клавдии и Нероне за хищения и взятки. Чтобы добиться их оправдания, изменили формулировку обвинения, и то, что на деле было вымогательством, назвали оскорблением величия: возмущение, которое вызывали процессы этого последнего рода, заставило забыть и справедливый закон о вымогательствах.

78. Стремясь подобной же щедростью привлечь к себе симпатии союзных племен и жителей провинций, Отон допустил новые семьи в число полноправных колонистов Гиспала [201]и Эмериты [202], распространил на все племя лингонов право римского гражданства [203], передал несколько мавританских городов в дар провинции Бетика, ввел новые законы в Каппадокии [204]и в Африке; все эти реформы были нужны Отону лишь для завоевания популярности; он и не рассчитывал, что они останутся в силе сколько-нибудь длительное время. Среди всех этих дел, которые еще можно было оправдать требованиями момента и надвигавшейся опасностью, Отон, однако, не забывал и о своих былых увлечениях: он провел через сенат декрет о восстановлении статуй Поппеи [205]и даже, как говорили, подумывал об устройстве торжеств в память Нерона, надеясь таким образом привлечь чернь на свою сторону. Нашлись люди, выставившие изображения Нерона перед своими домами, и дело дошло до того, что народ и солдаты, как бы желая еще больше превознести знатность и славу Отона, в течение нескольких дней приветствовали его именем Нерона Отона. Сам он никак не высказал своего отношения к этому новому титулу, то ли боясь его отвергнуть, то ли стыдясь его принять.